"Единообразие перехода, 20 Мая, нарушилось довольно интересным эпизодом: на рассвете часовые с салинга увидели судно, вскоре оно подошло ближе и мы признали в нем военное; потом открылась батарея, взлетел английский флаг на гафеле , и таким образом фрегат наш очутился в виду небольшого английского фрегата, или, как они его называли, корвета с закрытою батареею, Trincomalee. Уйдя из Калао, почти не сомневаясь в войне , не зная о ученомн назначевии этого судна (*) и рассчитывая, что на Сандвичевых островках, откуда по-видимому шло оно, могло быть уже официально известно о разрыве , мы не сомневались, что сейчас же начнется сражение и радовались, что шансы, как казалось, нам благоприятствовали. [* По сведениям, полученным впоследствии, оказалось, что Trincomalee шел в Берингов пролив, для содействия экспедициям, отыскивавшим в то время северо-западный проход.] Пробили тревогу, изготовились к бою, a между те , расстояние быстро уменьшалось и англичанин, идя полным ве тром, держал к нам прямо перед нос, не убирая лиселей, не поднимая портов и, по видимому, не делая ни малейшвх приготовлений к сражению. Вскоре суда начали расходиться и чрез два часа верхушки рангоута загадочнвого джентельмена едва виднелись на горизонте . Досадовали тогда много, а делать было нечего; не получивши в Калао ничего официального, напасть на Trincomalee мы не имели никакого права. Что же касается до него и до той смелости, с которою он прошел от «Авроры» на расстоянии прицельного выстрела, то должно думать что капитан его полагался на неприкосновенность своего судна, бывшего хотя и под военным флагом, но предвазначенного для ученой экспедиции; быть может еще Англичане отчасти рассчитывали на сомнения ваши относительно разрыва и тогда расчет их был совершенно верен; как бы то ни было, но мы разошлись очень мирно, а чрез несколько дней «Авроре » предстояла иная борьба, борьба с непогодами, противными ветрами и болезнями.
23 мая, в широте 31° N,. начались противные западные ветры, дувшие с силою, часто доходившею до степени шторма. и заставлявшие постоянно иметь марселя зарифленные наглухо; дожди не переставали, и положение экипажа сделалось чрезвычайно тягостным; при огромном океанском волнении фрегат часто черпал бортами, вода попадала в батарейную палубу, пазами проходила в жилую, так что команде не оставалось места, где бы укрыться от сырости; в палубах порта по свежести ветра были постоянно закрыты, и духота становилась невыносимою. В продолжение нескольких недель не проходило дня без дождя, и хотя команда в заграничном плавании и успела обзавестись бельем, но продолжительный переход и постоянные сырые погоды истощили весь запас его; просушить было негде. Уставший от работы наверху (*) матрос, спускаясь в палубу, попадал в душную атмосферу, да и в ней не находил себе угла, где мог бы, переменив белье, отдохнуть в теплой и сухой койке. [* Ветры, кроме того что были свежими, отличались еще чрезвычайным непостоянством относительно силы, так наприм. то можно нести марсели в 2 или 3 рифа, то потом вдруг такой порыв, что хоть крепи все наглухо. При необходимости скорого прихода в порт нужно было форсировать парусами, и потому требовалась постоянная бдительность.] Температура понижалась быстро, и ночью большею частию бывала не свыше +4°; после несколькомесячного пребывания в тропиках, где жар переходил за 30°, быстрый поход на север и резкая перемена климата делалась очень вредною, и наконец, все это взятое вместе произвело последствия самые тяжелые. Явилась болезнь, давно подготавливаемая стечением обстоятельств; люди заболевали десятками, а тут, как назло, доктор, уже более месяца страдавший ревматизмами, до того был доведен ими, что не мог пошевелиться в постели, вследствие чего положение экипажа сделалось, если можно, еще худшим. Ветер не изменялся ни в силе, ни в направлении, погода не выяснивалась; провизия, взятая в Калао в изобилии*, начала истощаться продолжительным пребыванием в море; запас воды оставался самый ограниченный; а так как, по мере увеличения числа заболевших людей, уменьшилось число выходивших на вахту, то и очевидно, что для оставшихся здоровых служба сначала удвоилась, а потом, возрастая в пропорции увеличивания больных, наконец дошла до того, что немедленный приход в порт становился уж более нежели необходимостью! [* На фрегат взяты были даже живые быки, возможвое число зелени, множество лимонов и вообще, можно смело сказать, не было ничего забыто или упущено из виду.]
Идти по инструкции в Де-Кастри в подобных обстоятельствах, с ветром прямо в лоб и зная, что впереди . в месте этом, нами только что занятом, не встретим никаких пособий, — идти туда с командой, истощенной непрерывным 10-месячным походом, значило бы не щадить ничего для буквального выполнения предписания, и наконец, скажу более, в том положении, в каком мы находились, это не только бы не принесло noльзы краю, но и еще, доведя экипаж фрегата до последней степени истощения, было бы заселениям по Амуру излишней и несвоевременной тягостью. Переменить курс и направиться в самый ближайший порт казалось лучшим из всего что можно было сделать, и вот что было сделано капитаном нашим: фрегат пошел в Петропавловск, и надеюсь, что прочтя со вниманием вышеизложенное, каждый согласится в благоразумии и необходвмости подобной решительной меры! Повторяю опять то, что говорил прежде: обстоятельства сложились таким образом, что для «Авроры» все разыгралось как нельзя лучше; тогда же, не предугадывая еще славной будущности, нам приходилось очень плохо, и переход из Калао в Петропавловск конечно надолго останется в памяти каждого из нас.
Начинание, первые попытки и опыты никогда и никому не проходили даром; то же самое должно было случиться и с попыткой первыми посылками больших судов в Восточный океан; испытания и борьба со всякого рода лишениями для них были неминуемы, и естественно что «Аврора», «Паллада», «Диана» (*) и в настоящее время «Аскольд» подошли под общее правило и не избежали их. [* Что касается до «Дианы», то я говорю только в отношении бедствия, случившегося во время ее пребывания в Японии; во всем остальном это было самое крепкое и надежное судно из всех отправившихся вув Кронштадта в дальнее плавание в 1853 году.] Как часто на пути в Петропавловск и потом на обратном походе «Авроры» в Россию, продрогнув и промокнув до костей на какой-нибудь шестичасовой вахте, спустишься бывало вниз, и что же? Вместо сухого угла и теплой постели, в каюте встречаешь потоки воды, подушки и одеяло хоть выжми, везде сырость, невыносимый скрип и треск, ватер-вельс отходит на два дюйма от борта, кницы лопаются десятками, бимсы садятся, каютные переборки выдавливаются ими из своих мест, в кают-компанию, чрез разошедшиеся пазы батарейной палубы, вода протекает свободно, и тут, конечно, бывает уже не до отдыха. И поневоле вспомнишь те крепкие, дубовые, английские и французские фрегаты, которым нипочем все штормы и непогоды и которые, как например английский фрегат President, после 20-летней службы, еще так хороши и благонадежны, что спокойно ходят вокруг света, без малейшей надобности в починках и исправлении! Нет сомнения, что первые и тяжелые уроки на поприще дальних плававий, для вас не пропали даром; нет сомнения, что употребляются всевозможные меры для применения у нас современных усовершенствований в кораблестроении и снабжения судов, выходящих из порта, и стоит только обратить внимание на тщательную и добросовестную постройку наших больших фрегатов, для того чтобы быть вполне убежденным, что им, после трех- или четырехгодового похода не придется возвращаться в Кронштадт снайтовленными от борта к борту, как это было с «Авророй», (*) или испытывать такие повреждения, какие испытал «Аскольд» еще так недавно. [* Говоря о неудовлетворительности постройки «Авроры», я вовсе не желаю обвинить инженера, ее тимбировавшего. Нужно взять в расчёт вообще постройку наших прежних кораблей и фрегатов, нужно вспомнить, каким образом строились они на скорую руку, из сырого леса, в зимнее время и часто на открытом элинге; нужно наконец принять во внимание ту поспешность, которая при этом требовалась, и тогда, конечно, становится очевидным, что виновата тут вообще вся система, а вовсе не отдельные лица.] Случай с аврорским доктором весьма знаменателен и прямо показывает, как недостаточно одного медика на большом судне в кругосветном походе; теперь, вероятно, уже обращено на это полное внимание, и все заставляет думать, что чрез постоянные и частые посылки судов в Восточный океан все нужды, неразлучные с подобными плаваниями, изучатся толково и тщательно будут приведены в известность, вследствие чего и самые плавания эти, перестав мистифировать своими трудностями, избавятся в то же время и от расходов, до сих пор их сопровождавших".
Как знакомо: на скорую руку, из сырого леса, в зимнее время, принять во внимание поспешность, виновата тут вообще вся система, а вовсе не отдельные лица. Фрегат построен в 1835 году. И систем уже несколько сменилось, а уж отдельных лиц и не счесть.