VII
Возвращаюсь къ собственному моему путешествію. Свезли насъ съ судна, встрѣтили съ искреннимъ радушіемъ, и готовы были дать намъ въ помощь всѣ средства къ дальнѣйшему передвиженію, да гдѣ взять-то ихъ? Съ нами отправился и Американецъ Кушингъ чтобъ устроитъ свои торговыя дѣла. Намъ дали двухъ верховыхъ лошадей, да нѣсколько казаковъ, которые несли на себѣ самыя необходимыя вещи. Все остальное народонаселеніе залива де-Кастри принялось за выгрузку Беринга; подобная выгрузка должна была совершиться весьма быстро. Непріятель крейсировалъ тутъ все лѣто.
Грустный видъ имѣетъ заливъ де-Кастри; кругомъ скалы, вездѣ поросшій чернымъ, хвойнымъ лѣсомъ, придающимъ всей картинѣ такой мрачный колоритъ. Намъ приходилось идти просѣкой чрезвычайно густаго, но тонкаго и не очень высокаго лѣса, тогда уже обнаженнаго, частію хвойнаго. Было 23е сентября. Американецъ ѣхалъ верхомъ; попробовала и я, вѣдь шестнадцать лѣтъ тому назадъ проѣхала же я сотни верстъ верхомъ; теперь же и одной версты не могда проѣхать, духъ захватываетъ, грудь колетъ; видно не легко легли мнѣ на плечи эти годы. Лучше было идти пѣшкомъ. Тогда было довольно сухо, но тѣмъ не менѣе нога такъ и тонетъ въ глубокомъ мху; каково туть было идти въ весеннюю грязь. Травы даже сухой совершенно не видно; сплошною стѣной стоитъ кругомъ густой лѣсъ, а на землѣ вездѣ тотъ же мохъ. Самыхъ крошекъ казакъ везъ въ какой-то ручной телѣжкѣ; всѣ остальныя дѣти и взрослые шли пѣшкомъ. На мою лошадь навѣсили вьюкъ. Цѣлый день шли мы эти 25 верстъ, и уже поздно вечеромъ пришли къ избѣ на берегу озера Кизи, гдѣ и остановились на ночь.
На утро пошли и мы по озеру Кизи, сперва на маленькихъ лодкахъ, весьма похожихъ на камчатскіе баты, а потомъ пересѣли на барказы. Мнѣ это путешествіе показалось очень страннымъ. Озеро очень большое, но такое мелкое что сперва лодки, а потомъ и барказы постоянно становились на мель; люди безпрестанно лѣзли въ воду, а тащили ихъ на себѣ. То уже не были матросы, а сибирскіе линейные солдаты. Тогда это путешествіе меня очень озадачило! Не знаю есть ли там въ настоящее время болѣе удобное сообщеніе. Въ Маріинскомъ посту мы ожидали два дня, пока нам устроили баржу и мы спустились къ Николаевску.
Наконецъ, послѣ долгой мучительной неизвѣстности мы съ мужемъ были вмѣстѣ. Минуты свиданья не рѣшаюсъ описывать. Чувство живо: двадцать лѣтъ прошло съ техъ поръ, а мнѣ кажется что вотъ только сейчасъ я все это испытала. Но описать не берусь.
Когда я пріѣхала въ Николаевскъ, онъ представлялъ уже изъ себя значительный городокъ. Палатокъ уже не было, хотя нѣкоторыя зданія были не совсѣмъ отстроены; меня очень поразили торчащіе пни вырубленныхъ деревьевъ по сторонамъ улицы. Тутъ прежде былъ дремучій лѣсъ. Вся мѣстность представляла чрезвычайно унылый видъ. Горы ниже чѣмъ въ Петропавловскѣ; но ихъ очертанія очень однообразны, хвойный, черный лѣсъ покрываетъ всѣ горы и дѣлаетъ видъ еще болѣе угрюмымъ.
Въ де-Кастри едва успѣли свезти грузъ съ Беринга какъ опять пришли туда три непріятельскихъ фрегата; они принялись очень усердно обстрѣливать скалы и пустынные берега (когда я туда пришла тамъ были уже три или четыре домика да магазинъ, построенные, кажется, въ этомъ году лѣтомъ; ежели бы они были уже въ маѣ, то непріятель не преминулъ бы ихъ сжечь). Непріятель пробовалъ и теперь высадить десантъ во многихъ барказахъ. Но теперь въ де-Кастри находилась сотня казаковъ и полевая пушка, встрѣтившая десантъ картечью; нѣкоторые изъ десантныхъ барказовъ стали на мель и болѣе не пытались высаживаться.
До сихъ поръ не понимаю, какъ намъ удалось незамеченно пройти на Берингѣ, и при малыхъ средствахъ снять почти весь грузъ. До какой степени онъ былъ для насъ драгоцѣнен, докажетъ мое послѣдующее описаніе нашей жизни на Амурѣ.
Упомяну еще объ одномъ эпизодѣ, слышанномъ мною въ ту пору. Пробирался къ Амурскому лиману транспортный бригъ Россійско-Американской Компаніи Охотскъ, везшій въ Николаевскъ провизію. Какъ вдругъ его стали нагонять непріятельскіе пароходы; гибель неминуема; помощь невозможна; капитанъ садитъ команду на шлюпки; на купеческихъ судахъ команды очень мало; зажигаетъ стапинъ, который у него проведенъ къ пороху, и удаляется на шлюпкахъ къ отмелямъ, которыми изобилуетъ устье Амура. Непріятель бросается къ призу, и вотъ призъ привѣтствуетъ его взрывомъ и осыпаетъ осколками!
Капитанъ былъ Финляндецъ, шкиперъ Юзелліусъ, если я не ошибаюсь.
Амурскія воспоминанія не могутъ быть для меня очень ясны, я туда пріѣхала больная, и для того чтобы нѣсколько познакомиться съ жизнію на Амурѣ, я приведу нѣсколько отрывковъ изъ моихъ собственныхъ тогдашнихъ писемъ къ моей матери.
«23го октября 1855 года. Мы отдѣлены отъ населенныхъ мѣстъ Сибири необозримыми пустынями. Моремъ къ намъ доступъ затрудненъ крейсирующимъ непріятелемъ. Несмотря на то до насъ по счастію дошло американское торговое судно Пальметто. Чрезъ то мы имѣемъ сахаръ, чай, кофе, бѣлую муку, презервы, вино и т. д. Въ компанейскихъ магазинахъ есть солонина и масло. Правда, всего этого далеко, далеко не достаточно, но все-таки хоть что-нибудь да есть. Подсобитъ нуждѣ грузъ Беринга, когда его подвезутъ изъ де-Кастри; только это еще не скоро будетъ. Американцы съ рискомъ до насъ добираются по случаю непріятельскихъ крейсеровъ, потому они теперь свои товары цѣнятъ гораздо дороже чѣмъ въ Петропавловскѣ въ мирное время и при хорошей гавани. Мѣстныя произведенія: рыба, стерлядь, осетрина, но она въ рѣкѣ, а не на столѣ; наши рыбаки, не привыкшіе къ такой огромной рѣкѣ и ея условіямъ, не умѣютъ ее ловить. Гиляки же продаютъ ее по моему очень не дешево. Дичи, собственно въ Николаевскѣ, очень мало. Имѣть скотоводство въ самомъ городѣ почти, мнѣ кажется, невозможно. Мѣстность гдѣ расположенъ Николаевскъ есть бывшій густой, непроходимый, болотистый лѣсъ, земля покрыта вблизи толстымъ слоемъ мха. За семь верстъ и далѣе на островкахъ есть покосы, но выгону совершенно нѣтъ. Мы имѣемъ двѣ коровы, а третья пришла со мной изъ Камчатки на Берингѣ, она заступаетъ мѣсто кормилицы моей Ани.
«Я уже писала вамъ съ какою искреннею радостью встрѣтили меня наши прежніе сотоварищи, а теперь они оказали мнѣ неоцѣненную помощь. Мои вещи и имущество лежатъ въ де-Кастри; я взяла только самое необходимое для дѣтей; теперь ихъ перевезти нѣтъ средствъ. Уже заморозки начинаются, по рѣкѣ идетъ сало. Время проходитъ, а всѣ наши близкіе и знакомые знають до какой степени меня безпокоятъ дѣтскіе уроки и занятія. Учебныя наши книги и принадлежности лежатъ въ де-Кастри, вотъ и собрали съ міру по ниткѣ. По счастію для меня, самыя необходимыя книги оказались у нѣкоторыхъ изъ офицеровъ, которые меня ими и ссудили. Кромѣ того, эта часть у меня устроиласъ отлично. Нѣкоторые изъ штурманскихъ офицеровъ были такъ любезны, взяли на себя уроки со старшими мальчиками и устроили ихъ сообразно требованію Морскаго Корпуса. Это для меня большое облегченіе; кромѣ моихъ дѣтей, еще у меня Петя Губаревъ, котораго родители просили довезти въ Петербургъ и опредѣлить въ корпусъ. Онъ учится вмѣстѣ съ Пашей, они однолѣтки. Домикъ гдѣ мы живемъ чрезвычайно тѣсенъ. Зала, гостиная, столовая — все это одна единственная, весьма небольшая комната; отъ нея же еще отдѣленъ уголокъ для буфета, да еще отдѣлено одно окно, гдѣ учатся мои старшіе мальчики. Посѣтители навѣщаютъ меня по очереди; многихъ наша пріемная вмѣстить не можетъ. Двѣ крошечныя спальни; въ одной нахожусь я, тутъ диванъ гдѣ я цѣлый день сижу съ дѣтьми; по стѣнѣ устроены настоящія корабельныя койки въ два яруса: внизу спятъ трое малютокъ, а сверху ихъ двѣ среднія дѣвочки. Въ другой крошечной комнаткѣ по стѣнѣ опять корабельныя койки въ два яруса: внизу маленькій, а сверху моя старшая дѣвочка, тутъ же няня съ крошкою. Мальчики всѣ трое старшіе спятъ въ нашей пріемной, тамъ огромный корабелъный диванъ съ Паллады. Устроиться въ нашемъ губернаторскомъ дворцѣ безъ корабельныхъ приспособленій было бы невозможно. Тутъ же у Василія Степановича крошечный кабинетъ. Мнѣ часто слышится у него въ кабинетѣ какой-нибудь рапортъ, а там математическая задача, а тамъ неумѣлое чтеніе среднихъ, да крикъ малютокъ, а все это сливается въ одинъ хаотическій концертъ.
«Тѣсно, уже подлинно хворать не надо, рѣшительно негдѣ. А мнѣ что-то все нездоровится. Какъ я благодарна доброй Екатеринѣ Ивановнѣ, женѣ нашего священника, нашего истиннаго друга. Она уводитъ моихъ дѣвочекъ къ себѣ учитъ ихъ читать, и занимаетъ ихъ у себя чтобы мнѣ дать нѣсколько покоя. Вообще, меня всѣ стараются наперерывъ успокоить, я это глубоко цѣню.
«Большой двухэтажный корпусъ уже почти готовъ; въ немъ будетъ до 30 нумеровъ для офицеровъ, и кромѣ того, общая столовая, гдѣ будутъ обѣдать всѣ офицеры и чиновники. Это совершенно необходимо, вы не повѣрите какое здѣсь мученіе съ хозяйствомъ. Безъ этого клуба и столовой многимъ бы пришлось голодать. Да и теперь натерпимся мы еще горя!
«Бѣда, мой мужъ постоянно жалуется на боль въ сердцѣ, его стомили труды и заботы.»
«25го октября 1855 года. Возвратился казакъ провожавшій Американца Кушина. Одинъ фрегатъ еще стоитъ въ де-Кастри. Два другихъ ушли. Почты нѣть, мы писемъ давнымъ давно не имѣли.»
«29го октября 1855 года. Страшные здѣсь морозы, такой рѣзкій воздухъ, будто ножомъ рѣжетъ. Всѣ дѣти начинаютъ прихварывать.»
«1го ноября. Рѣка стала. Постоянный морозъ и рѣзкій вѣтеръ. Докторъ не велетъ выпускать дѣтей, всѣ мы неладимся, и дѣти, и мужъ, и я. Сегодня открыта въ клубѣ столовая, тамъ первый обѣдъ, и мужъ тамъ. Слава Богу что это устроено. Теперь всѣмъ холостымъ будетъ легче быть сытыми. Нельзя вообразить себѣ какъ трудно здѣсь быть сытымъ.»
«27го декабря. Въ первый день праздника я въ первый разъ вышла въ другую комнату послѣ тяжелой болѣзни. Дѣлали ёлку дѣтямъ, украсить нечѣмъ, подарить нечего. Только старшіе подѣлали собственноручно нѣсколько игрушекъ младшимъ; да съ помощью Екатерины Ивановны и ея лоскутьевъ смастерили куклы; у меня и лоскутьевъ нѣтъ, такъ какъ до сихъ поръ не всѣ мои вещи пришли изъ де-Кастри. Она меня очень порадовала: принесла старшимъ на ёлку маленькій микроскопъ, который ихъ чрезвычайно занялъ.
«Тяжелое время! Когда мнѣ очень дурно сдѣлается, я рѣшаюсь вывезти дѣтей отсюда лѣтомъ, станетъ получше, рѣшимость оставляетъ меня! Здоровье мужа сильно пострадало. Такія бываютъ тяжелыя минуты, а между тѣмъ, мнѣ предписываютъ быть веселой и бодрой духом, чтобы скорѣе поправиться.
«Сегодня балъ въ клубѣ и мужъ тамъ. Каждую недѣлю въ клубѣ бываютъ собранія съ дамами и танцами. Развлеченіе хоть какое-нибудь необходимо.»
«29го. Сегодня театръ въ пользу раненыхъ; мужъ и старшіе Дѣти туда ушли; я еще не могу выходить.»
«31го. Сегодня мужъ даетъ вечеръ въ клубѣ. Онъ и старшія дѣти встрѣчаютъ дружною, единодушною семьей. Новый Годъ... Что судитъ онъ намъ? Мнѣ еще не позволено выходить, да и силъ нѣтъ. Правая рука у меня плохо дѣйствует послѣ болѣзни; шить и кроить надо, а совсѣмъ не могу. Наши вещи еще не всѣ пришли из де-Кастри, а дѣти обносились.»
«2го января 1856 года. Вчера и сегодня у меня было много поздравителей, мнѣ еще больно говорить; но я отъ души тронута тѣмъ искреннимъ участіемъ и привязанностью которую мнѣ всѣ оказываютъ.»
«7го января. Вчера у меня былъ утомительный день; въ дервый разъ послѣ долгихъ недѣль была въ церкви, потомъ у меня было много посѣтителей, а наконецъ вечеромъ была въ театрѣ. Здѣсь нашъ театръ устроенъ гораздо лучше и наряднѣе чѣмъ въ Петропавловскѣ. Занавѣсъ и декораціи гораздо изящнѣе. Все собственныхъ трудовъ офицеровъ. Выполненіе піесъ прекрасно. Было общее желаніе чтобъ я пошла со всѣмі послѣ театра ужинать въ клубъ; но у меня силы не достало. Третій театръ будеть въ послѣднее святочное воскресенье я постараюсь къ тому времени поэкономить силы.»
[Напомним дневниковую запись О’Рурка: «8-го (января) спектакли «Новобранец» и «Ревизор». Вечер. Юлия Егоровна. «Две невесты». Теперь понятно – это были первые выходы Юлии Завойко на люди после болезни.]
«9го января. Вчера былъ послѣдній театръ; играли; Ветеранъ и Новобранецъ и вашъ прошлогодній Ревизоръ; они были выполнены отлично. Послѣ театра мы всѣ были въ клубѣ, ужинали. Въ большой красивой залѣ накрыты большіе столы; на концахъ четыре самовара; чай разливаютъ четыре дамы. Всѣ сидятъ вокругъ столовъ, которые очень хорошо сервированы; вмѣстѣ съ чаемъ холодная закуска. Вездѣ слышен веселый говоръ и смѣхъ; и вмѣстѣ съ тѣмъ это имѣетъ совершенно семейный видъ. И это въ странѣ отдѣленной отъ всего населеннаго свѣта пустыням Сибири на 3.000 верстъ. Послѣ веселой закуски грянула музыка, не Чижик уже болѣе; здѣсь очень порядочный военный оркестръ, и начались веселые, оживленные танцы.»
«18го января. Новая у меня забота. Захворалъ Петя Губаревъ; докторъ боится за тифъ и велѣлъ его отдѣлить отъ другихъ дѣтей. Мой мужъ уступилъ ему свой крошечный кабинетикъ. Теперь онъ принимаетъ рапорты и занимается въ единственной нашей пріемной. Всѣхъ дѣтей на день сбиваю въ моей комнатѣ чтобы хоть въ крошечной дѣтской могли заниматься мои старшіе мальчики. Тѣснота невообразимая, дѣти постоянно ушибаются. За Петей я смотрю сама.
«Здѣсь у нась докторъ Нѣмецъ, его судьба бросила изъ университетской аудиторіи прямо въ нашу амурскую глушь; ему въ диковінку наши здѣшнія лишенія, и онъ имъ горячо сочувствуеть. Вотъ онъ вбѣгаетъ ко мнѣ дрожащій отъ мороза и волненія, и яркими красками описываетъ крайностъ такой-то или такого-то; хоть бы на недѣльку поддержать ее свѣжимъ мясомъ и жизнь спасена, а то все кончено. Въ какой онъ приходитъ неподдѣльный, юношескій восторгъ, когда у меня случится чѣмъ помочь бѣдѣ; ежели же нѣтъ оленины, это вѣдь единственная у насъ свѣжінка, то даю презервы; но презервы эти очень похожи на мочалу. Въ Камчаткѣ у меня было чѣмъ дѣлиться съ нуждающимися, а здѣсь часто буквально послѣдній кусокъ дѣлишь, и не знаешь когда опять добудешь свѣжінки.... Еще хуже съ молокомъ; докторъ умоляетъ хоть не на долго для такого-то ребенка отдѣлить молока. Дѣлишься часто послѣднею каплей. Но что это за помощъ, это капля въ морѣ!»
«19го января. Послѣ болѣзни меня часто клонитъ ко сну послѣ обѣда, послѣ столькихъ безсонныхъ ночей, а никакъ не уснешь, тѣсно и шумно. Мнѣ давали для укрѣпленія хиніну и желѣза, но я просила меня избавить отъ этого. Развивается болѣзненный аппетитъ, утолить который при здѣшней пищѣ нѣтъ возможности. Будешь впередъ сочувствоватъ голодающимъ, узнавъ это на опытѣ.
«Въ Камчаткѣ мнѣ казалось подъ часъ затруднительно вести хозяйство; но тамъ у меня былъ свой скотъ, дичъ, молока въ волю, яйца были всегда. Здѣсь свѣжей говядины нѣтъ, изрѣдка оленина, дичи мало; о молокѣ и говорить нечего; старшія дѣти и взрослые его и не видятъ, яицъ и вкусъ забыли. Овощей нѣтъ. Сахару и чаю далеко не въ изобиліи. Вотъ наши цѣны: сахаръ 50—75 к. фунтъ, крупичатая мука иркутская, не завидная, 5 р. пудъ; хорошая американская 8 руб. пудъ. Плохой американскій ситецъ 40 коп. ярдъ. Понятно что при крейсировкѣ непріятеля Американцы должны за все брать дороже. Осетра Гиляки продаютъ отъ 7 до 11 руб. за штуку. Это наша главнѣйшая пища, но она дурно дѣйствуетъ на здоровье. Камчатскіе ребятишки много хвораютъ и умираютъ. То и дѣло слышишь о гастрическихъ лихорадкахъ, даже о тифѣ; да и климатъ страшно суровъ! Наконецъ наши послѣднія вещи пришли изъ де-Кастри. Взглянула я на мои годовые счеты и расходы и просто испугалась. Ну что дѣлать! Слава милосердному Богу, мои милые, близкіе живы! КЪ лишеніямъ не привыкать стать!...
«21го января. Одинъ изъ здѣшнихъ штабъ-офицеровъ, по своей добротѣ и участію ко мнѣ, принялъ на себя трудъ сдѣлать экзаменъ старшимъ мальчикамъ, и успокоилъ меня вполнѣ, найдя ихъ успѣхи вполнѣ удовлетворительными. Я это считаю личнымъ для меня благодѣяніемъ, и отъ души ему за то благодарна. Они всѣ знаютъ что это моя главнѣйшая забота; это можетъ доказать вамъ съ какимъ участіемъ всѣ ко мнѣ относятся.
«Теперь идетъ постройка Константиновской батареи. Это гигантскій трудъ, возможный только при желѣзной водѣ и единодушныхъ, неутомимыхъ усиліяхъ: вообразите, на мелкомъ мѣстѣ рѣки вбиваютъ сквозь ледъ сваи; берутъ землю со дна вымерзшей рѣки и образуютъ огромный островъ, гдѣ должна быть батарея, и это при жестокихъ морозахъ и при совершенномъ отсутствіи рабочаго скота. Мужъ встаетъ въ четыре часа утра, занимается бумагами и въ шесть часовъ уходитъ на батарею, это версты двѣ отъ города. Его здоровье очень не хорошо и меня сильно заботитъ. Слава Богу что Петя поправился. Жоря начинаетъ очень хорошо рисовать, благодаря руководству М. [А.Ф. Можайского. – П.К.] Эти уроки составляютъ для Жори истинное наслажденіе, онъ съ такою любовью занимается рисованьемъ и такъ привязался къ своему учителю.
«Когда мое здоровье позволяетъ, я бываю въ клубѣ, гдѣ каждую недѣлю дружною семьей собираются провести вмѣстѣ вечеръ.
«Недавно фигурировала на свадьбѣ, гдѣ, какъ и въ Камчаткѣ, составляю необходимую, почетную принадлежность. Выходила замужъ камчатская барышня, женился камчатскій морской артиллерійскій офицеръ. Изъ флотскихъ былъ старшій штабъ-офицеръ посаженымъ отцомъ, я посаженою матерью, да молоденькій мичманъ почетнымъ шаферомъ. Не знаю легкая ли у меня рука; но я на всѣхъ камчатскихъ свадьбахъ нашего общества непремѣнная благословенная мать!
«Здѣсь также какъ и въ Петропавловскѣ устраивались на Рождествѣ матросскіе театры, гдѣ они разыгрывали воинственныя, героическія піески. Дѣлали имъ вечеринки. Бѣдняги работаютъ много; холодъ ужасный, до 30 градусовъ и болѣе бываетъ. Надобно чтобы духъ былъ бодръ.»
Этихъ выписокъ достаточно чтобъ обрисовать нашу тогдашнюю жизнь.
Прошу извиненія что рѣшаюсь сдѣлать выписку изъ письма писаннаго въ то время моимъ тринадцатилѣтнимъ сыномъ; оно можетъ служить доказательствомъ какъ велико было сочувствіе у насъ, отброшенныхъ въ угрюмую пустыню, къ славнымъ Севастопольцамъ, какъ пламенна любовь къ далекой родинѣ!
«Милая бабінька,—Радовался я напередъ получить ваши письма и посылки; но увы, мы ни писемъ, ни посылокъ не получили. И такъ какъ Николаевскъ получаетъ очень не много новостей изъ Россіи, то онъ изобилуетъ новостями самородными; такъ на Рождествѣ разнесся слухъ, будто бы Англичане зимуютъ на островѣ Сахалинѣ; для удостовѣренія послали туда офицера, но на повѣрку оказалось что ничего не было.
«На Рождествѣ было очень весело, чему способствовало маменькино выздоровленіе. Наши маленькія дѣти давно уже не видывали игрушекъ и были очень рады деревяннымъ санкамъ нашей фабрикаціи, которыя имъ подарили на елкѣ.
«У насъ на Рождествѣ былъ благородный спектакль, вотъ піесы которыя играли: Новобранецъ, Женихъ изъ Ножевой линіи, Сѣдина въ бороду и бѣсъ въ ребро и Ревизорь. Сцену и занавѣсъ рисовалъ М., онъ и меня училъ рисовать и я его очень люблю. [«Декорации писал лейтенант Александр Федорович Можайский». – Воспоминания А.И. Петрова «Амурский щит».]
«Такъ какъ театръ принесъ большое удовольствіе, то располагали и на Масляницѣ сыграть нѣсколько піесъ. Ихъ прочесть собрались у насъ и во время чтенія очень много смѣялись. Тѣмъ оправдалась русская пословица: «Послѣ смѣха слѣдуютъ слезы. Вскорѣ послѣ того пришла почта и привезла горестное извѣстіе: Севастополь палъ. Нахимовъ убитъ. Слушая разказы папеньки, я часто мечталъ что буду служить въ Черномъ Морѣ подъ командою Нахимова; потому горько плакалъ о Севастополѣ какъ Русскій и о Нахимовѣ какъ будущій морякъ. Я очень желаю имѣть портреты: Нахимова, Корнилова, Тотлебена и Истомина, и маменька позволила мнѣ просить васъ ихъ мнѣ прислать.»
Такъ какъ дѣти вѣрный отпечатокъ той среды гдѣ они ростутъ, то я этимъ и заканчиваю разказъ о нашей жизни на Амурѣ и о томъ духѣ который одушевлялъ всѣхъ и такъ живо отражался въ дѣтяхъ.
Заключеніе мира принесло съ собою для васъ давно желанное освобожденіе. Для вашихъ преемниковъ въ мирное время не могло быть тѣхъ тяжелыхъ лишеній, которыя выпали на нашу долю.
Въ іюлѣ мѣсяцѣ на транспортѣ Иртышъ пришли мы всѣмъ семействомъ на Аянъ. Аянъ маленькіи заливчикъ, очень удобный для лѣтней стоянки судовъ. Мужъ отыскалъ его съ большимъ трудомъ и перенесъ туда въ 1845 году всѣ заведенія Россійско-Американской Компаніи изъ Охотскаго порта, который по своему опасному бару и устью былъ чрезвычайно гибеленъ для судовъ. Аянскій портъ выросъ на нашихъ глазахъ. Все что тамъ есть построено мужемъ; потому-то я съ особеннымъ чувствомъ смотрѣла на эти здания, на эту церковь, на эти лѣса и горы, среди которыхъ мы прожили сравнительно съ предшествующимъ спокойное, мирное время. Бывшіе наши тамъ сослуживцы перемѣнились и знакомыхъ лицъ не встрѣчалось. Не всѣ же живутъ въ такой глуши по шестнадцати лѣтъ какъ мы.
*****
Простите, отдаленные края! От души желаю вам преуспеяния, жителям вашим того искреннего единодушия, без которого нет в деле успеха, и той же непоколебимой верности долгу, которыми были одушевлены все в мрачную годину испытания.
Шестнадцать лет во всяком семействе оставляют грустный след! Многих не стало! Предшествующие лишения и тяжелая жизнь отозвались на детях, и долго мне пришлось бороться с их недугами, пока, наконец, тиф не унес в раннюю могилу моего старшего сына. Эта тяжкая, никогда не заживающая сердечная рана, понятная всякой матери, испытавшей то же.
Мой второй сын захватил во время наших тревожных странствований злой ревматизм, почему и не мог служить во флоте; третий по необыкновенной слабости зрения также. Итак, разбилась самая законная, самая светлая наша надежда, что дети будут служить во флоте, с которым мы так сроднились...
Многих из наших сподвижников не стало! Мы сами состарились и как бы умерли для действительной жизни. Вышеописанные труды и смертельные тревоги душевные могут сломить самое железное здоровье, самые могучие силы. Потому я и рискнула на закате дней, пока родная мать земля не покроет на вечный покой и не положит конец и трудам и заботам, собрать мои отрывочные записки и поделиться воспоминаниями об этой тяжелой, но вместе с тем и славной эпохе нашей русской жизни. Всех и каждого на Руси одушевляли тогда единодушная, геройская отвага, непоколебимое мужество. Всяк нес свою посильную лепту труда и полного самоотвержения, свою собственную жизнь на алтарь отечества!
Ю. ЗАВОЙКО.