<font face="Palatino Linotype" size="4">Ночь мы провели по-военному, на сѣнѣ, постланномъ на полу, а на другой день, выкушавшись нѣсколько разъ и пообѣдавъ какъ-нельзя лучше, мы простились съ нашими гостепріимными хозяевами и пустились въ дальнѣйшій путь, въ сопровожденіи одного Якута. Зимою, всѣ путешествія по Камчаткѣ совершаются, на собакахъ, а лѣтомъ пѣшкомъ или верхомъ, потому-что здѣсь вовсе нѣтъ дорогъ, по которымъ могли бы ѣздить экипажи, а еще и потому, что здѣсь почти вовсе нѣтъ лошадей. Лѣтнія дороги большею частію не что иное, какъ узкія, протоптанныя медвѣдями тропинки, по которымъ поѣздъ обыкновенно тянется гуськомъ. Впереди ѣхалъ Якутъ и отъ нечего дѣлать затягивалъ однообразную пѣснь своей родины.—Эге-е мгe-э-е-ахаль-маяха... керемъ-кулу...», не измѣняя голоса и тона и импровизируя что ему приходило въ голову. Путь пролегалъ по довольно-рѣдкому березовому и тополевому лѣсу; высокая трава, шаламайникъ, закрывала лошадей; до половины, а мѣстами виднѣлась въ сторонѣ мятая трава, и Якутъ, указывая туда, говорилъ, что тамъ рѣзвились медвѣди. Камчатскіе косматые мишуки, не смотря на то, что между ними попадаются иногда весьма-большіе, рѣдко бываютъ опасны для людей; они большею частію питаются рыбой, а крейсируютъ за живымъ мясомъ только когда ходъ рыбы въ рѣкахъ остановится; тогда они ходятъ близко около острожкóвъ и даже около городовъ. Вообще же, не смотря на свою огромность, они трусливы и боятся человѣка. Бабы и дѣвки, ходя за травою или ягодами, и встрѣтясь съ медвѣдемъ, поднимаютъ фартуки выше головы и съ пронзительнымъ визгомъ идутъ прямо на мишку, который, испугавшись этой фаланги, всегда утекаетъ подальше.
Черезъ часъ, мы пріѣхали къ небольшой рѣчкѣ Микижѣ, подлѣ которой одинъ изъ прежнихъ начальниковъ Камчатки выстроилъ себѣ въ прекраснѣйшемъ мѣстоположеніи большой домъ со всѣми службами, садомъ, оранжереями, баней и флигелями для пріѣзжающихъ. Во время пребыванія тамъ гостепріимнаго хозяина, все маленькое общество Петропавловска съѣзжалось къ нему цѣлыми семействами на собакахъ, на которыхъ онъ самъ былъ страстный охотникъ ѣздить. У воротъ дома была надпись: «Самъ сытъ, собаки голодны», чтó означало, что каждый гость долженъ былъ привозить съ собою запасъ юколы для своихъ собакъ. любезность хозяина, истиннаго русскаго хлѣбосола, оживляла эти собранія, и гости веселились тамъ по нѣскольку дней сряду. А теперь, домъ, запущенъ, садъ заросъ травою, флигеля, гдѣ пріѣзжихъ ожидали всѣ удобства, внушенныя самымъ радушнымъ гостепріимствомъ, и оранжереи–все разваливается, все представляетъ самую печальную картину пустоты и разрушенія. Отъ дома, или, какъ его называютъ, отъ «Микижинскаго-Дворца», прорублена широкая прямая дорога до рѣки Быстрой, находящейся въ полуторѣ верстѣ отъ Микижина и впадающей въ Паратунку. Мы переправились черезъ Быструю, которой названіе вполнѣ пó-шерсти качествамъ, верхомъ вплавь; весною, когда на горахъ таятъ снѣга, она разливается невѣроятно-широко, и переправа черезъ нее совершенно-невозможна. Вообще, весною всякое сообщеніе по Камчаткѣ прекращается: ручейки и маленькія рѣчки, попадающіеся здѣсь на всякомъ шагу, бухнутъ отъ таящихъ снѣговъ и превращаются въ рѣки, а рѣки въ быстрые, всесокрушающіе потоки. Около сумерекъ, мы пріѣхали въ якутскую деревню Орловку, состоящую изъ трехъ юртъ и расположенную подлѣ рѣки Тихóй, впадающей въ р. Авачу.
Погода была ясная; чистая, какъ зеркало, рѣчка спокойно катилась между красивыми берегами; было уже темно, но бѣлыя вершины авачинскихъ сoпокъ все еще рдѣлись розовымъ отблескомъ вечерней зари, рисуясь на ясномъ сѣверномъ небѣ...
Какъ истинные путешественники, мы пошли бродить по юртамъ Якутовъ. Снаружи онъ походятъ на усѣченныя четырехугольныя пирамиды, и раздѣляются на двѣ половины— зимнюю и лѣтнюю. Въ зимней, досчатый полъ, русская печь и вообще расположеніе какъ въ обыкновенно ной русской избѣ; въ лѣтнемъ отдѣленіи пола нѣтъ, а въ крышѣ сдѣлано отверстіе для дыма, потому-что лѣтняя часть юрты служатъ и кухней и кладовой, гдѣ хранятся запасы на зиму. Якуты вообще отличаются своею безпечностью и неопрятностью. Они едва могутъ собраться запастись на зиму юколой для себя и своихъ собакъ и бóльшую часть времени питаются кислою рыбой. Кислая или квашеная рыба въ большомъ употребленіи у жителей Камчатки. Вотъ какъ ее приготовляютъ: наловивъ рыбы, вырѣзываютъ у нея икру и вырывъ яму, обкладываютъ ее травою, наваливаютъ туда икры и потомъ кладутъ въ нее рыбу; накрывъ ее и сверху слоемъ икры и травою, яму зарываютъ, и рыба остается въ ней, пока не «закиснетъ», т. е. не сгніетъ совершенно. Когда кислую рыбу вынимаютъ изъ ямы, по всей окрестности разносится отвратительнѣйшая вонь; но истинные лакомки не обращаютъ вниманія на подобную бездѣлицу, а также и на то, что въ рыбѣ множество червей. Для собакъ, Камчадалы просто зарываютъ рыбу большими количествами въ ямы, аршина на два въ землю, и оставляютъ ее, пока она не «заквасится». Въ случаѣ недостатка, рыба, приготовленная для собакъ, служитъ въ пищу людямъ. Квaшeныя кижучьи головки считаются у любителей величайшимъ лакомствомъ. Начальники Камчатки не позволяютъ заготовлять кислую рыбу въ Петропавловскѣ, потому-что отъ нея дѣлается въ городѣ нестерпимая вонь. Мнѣ сказывали, что бывали, однакожь, такіе охотники до этого лакомства, и между-прочимъ, одинъ священникъ изъ природныхъ Камчадаловъ, что они нарочно ѣздили изъ Петропавловска въ ближайшіе камчадальскіе острожкій для того только, чтобъ поѣсть кислой рыбки, которая была для нихъ въ родѣ необходимости и долговременное лишеніе которой разстроивало даже ихъ здоровье.
Одинъ изъ нашихъ проводниковъ-Якутовъ разсказывалъ, какъ онъ недавно боролся съ медвѣдемъ. Якутъ былъ въ лѣсу съ товарищемъ, какъ вдругъ вышелъ къ нему на встрѣчу медвѣдь; товарищъ убѣжалъ, а медвѣдь бросился на Якута и повалилъ его въ снѣгъ; къ счастію бѣдняка, онъ успѣлъ ухватиться за уши своего косматаго противника и всѣми силами старался не допустить его укусить себя. Между-тѣмъ, медвѣдь изодралъ его куклянку и бороздилъ его плечи своими ужасными когтями. Напрасно Якутъ кричалъ своему оробѣвшему товарищу, у котораго былъ топоръ, чтобъ онъ прибѣжалъ и убилъ медвѣдя, и что онъ держитъ его за уши — товарищъ не являлся. Къ счастію бѣднаго Якута, котораго медвѣдь уже начиналъ одолѣвать, крики его были услышаны находившимися по близости людьми, которые пришли и убили мишука. «Да послѣ» прибавилъ Якутъ: «мнѣ досадно было смотрѣть на звѣря,—такой былъ паршивый, некорыстный, хоть бы медвѣдь былъ порядочный!..» Путешественникъ по Камчаткѣ непремѣнно долженъ запастись двумя необходимыми вещами: чаемъ и табакомъ, а въ-особенности чаемъ. Какъ пріѣдешь куда-нибудь, первое дѣло велѣть «сварить самоваръ», который можно найдти во всякомъ домѣ. Пока ставятъ самоваръ, гостепріимные хозяева изготовляютъ къ ужину или обѣду всего, чтó только въ домѣ найдется лучшаго, и никто никогда не подумаетъ требовать платы. Все семейство останется до крайности довольнымъ, если проѣзжій предоставитъ имъ свой чай и сахаръ, въ чемъ ему не прійдется раскаяваться, потому-что онъ никогда не потерпитъ убытка за свою довѣрчивость. Если же гость подаритъ хозяевамъ «папушку табака», попотчуетъ водочкой или подаритъ «сворочку чайку», то уваженіе къ чему будетъ безпредѣльно и ласковость его останется надолго предметомъ воспоминаній и разговоровъ. Переночевавъ въ Орловкѣ, мы сѣли на коней, и, проѣхавъ верстъ двѣнадцать по косогорамъ, тундрамъ, послѣ многихъ переправъ черезъ рученки и рѣчи, прибыли въ мѣстечко Хуторъ, принадлежащее находящейся въ Петропавловскѣ земледѣльческой компаніи. Одинъ изъ предшественниковъ теперешняго начальника Камчатки, г. Г-евъ, лѣтъ десять тому назадъ основалъ компенію на акціяхъ для заведенія въ Камчаткѣ земледѣлія. Компанія принялась за дѣло усердно, устроила родъ образцоваго хутора со всѣми хозяйственными службами и начала разводить рожь, ячмень и проч. Но недостатокъ рукъ и нѣкоторыя независѣвшія отъ компаніи неудачи охладили ея дѣятельность, такъ-что теперь большая часть хозяйственныхъ заведеній Хутора запущена и тамъ живетъ только отставной матросъ съ своимъ семействомъ. Впрочемъ, капиталъ акціонеровъ существуетъ, и они не отчаяваются въ успѣхѣ своего предпріятія, для удобнѣйшаго исполненія котораго въпослѣдствіи прибылъ въ Камчатку агрономъ, посланный по требованію Иркутскаго Губернскаго Правленія. Отъ Хутора до Стараго-Острога, небольшой деревушки, находящейся при рѣкѣ Авачѣ, около четырехъ верстъ.
Такъ-какъ и вездѣ, буквально исполнилась русская поговорка «что ни есть въ печи, то на столъ мячи»: а въ печи жарились гольцы съ картофелемъ и добрые хозяева такъ усердно упрашивали насъ сдѣлать честь ихъ гостепріимству,—чему, раr раrenthèse, внутренній голосъ нашихъ желудковъ нисколько не противорѣчилъ, — что мы не обидѣли ихъ, и, предоставивъ имъ самоваръ, круто принялись за яства. Роздыхъ въ Старомъ–Острогѣ былъ непродолжителенъ; насытившись, мы поспѣшили сѣсть на коней и отправиться къ любопытнѣйшему пункту нашего странствія — первому отъ Петропавловскаго-Порта камчадальскому острожку Каряки. Мы пріѣхали туда вскорѣ послѣ захожденія солнца и остановились въ домѣ отставнаго матроса Хохлова, который, отслуживъ царю урочное время, женился и поселился въ Карякахъ. Старику около семидесяти лѣтъ, но онъ бодръ и веселъ, живетъ какъ патріархъ, окруженный дѣтьми и внуками; онъ много видѣлъ, много испыталъ; сужденія его здравы, и въ нихъ, подъ видомъ простодушія, замѣтно много сметливости и тонкой наблюдательности. Онъ родился въ Сибири и служилъ сначала въ сибирскихъ батальйонахъ, которые, въ царствованіе Императора Павла I, когда Россія была въ разрывѣ съ Англіей, были отправлены въ Камчатку для защиты ея отъ внезапнаго пападенія. Хохловъ хорошо помнитъ, что когда ихъ перевезли изъ Охотска въ Камчатку, населеніе ея было многочисленно, но при немъ начались злокачественныя болѣзни, а потомъ жители жестоко пострадали отъ оспы, унесшей множество изъ нихъ. Главная причина быстраго распространенія болѣзни п потомъ смертности, начавшейся еще на транспортахъ, заключалась въ тѣснотѣ помѣщенія на судахъ, дурномъ присмотръ за больными, захворавшими еще въ Охотскъ, и дурной пищѣ.
Вскорѣ пришелъ къ намъ «закащикъ» Каряковъ, т. е. исправляющій должность тайона или старшины. Достоинство тайона избирательное, но выборъ падаетъ большею частію на потомковъ старинныхъ тайонскихъ фамилій, составляющихъ между Камчадалами родъ аристократіи весьма уважаемой. Прежде утвержденія въ званіе тайона, избранный долженъ прослужить нѣсколько лѣтъ закащикомъ, и если управленіе его оправдаетъ выборъ, то онъ утверждается въ званіи тайона начальникомъ Камчатки. Въ награду за хорошее управленіе, тайoнамъ дарятся, по представленію начальниковъ Камчатки губернатору Восточной-Сибири, кортики и кафтаны изъ тонкаго алаго сукна, обшитые по всѣмъ швамъ золотыми галунами.
Въ острожкѣ Каряки 30 душъ жителей обоего пола. Мы ходили по всѣмъ домамъ и вездѣ находили величайшую опрятность и даже нѣкоторую степень роскоши. Чайный приборъ изъ англійскаго фаянса и самоваръ можно видѣть въ каждомъ домѣ; хозяйка ходитъ въ ситцевомъ платьѣ, дѣти чисто одѣты, и вообще на всѣхъ лицахъ написано довольство. Такому благосостоянію много содѣйствовали благодѣтельныя мѣры начальниковъ Камчатки, которые строго запретили купцамъ, ѣздящимъ ежегодно внутрь Камчатки для торговли, возить въ острожкій крѣпкіе напитки, до которыхъ Камчадалы весьма-лакомы. Въ прежніе годы, дошлые купцы, отправляясь «по округѣ», не обременяли себя множествомъ товаровъ, а только брали съ собою побольше водки. Многіе употребляли для этого деревянныя фляги съ двумя днами и двумя кранами. Въ одномъ отдѣленіи фляги была вода живая, а въ другомъ мертвая, т. е. въ одномъ спиртъ, а въ другомъ вода. Сторговавшись съ Камчадаломъ о числѣ чарокъ за соболя, торговецъ наливалъ ему чашку чистаго спирта, а потомъ другую и третью; когда Камчадалъ, одурманенный спиртомъ, уже терялъ способность различать предметы, а между-тѣмъ все еще просилъ водки, то цѣна соболей понижалась, а вмѣсто водки ему подносили воду, только слегка для вкуса разбавленную водкой. Такимъ-образомъ, при усердномъ потчиваньи, Камчадалъ отдавалъ за безцѣнокъ всѣхъ промышленныхъ въ зиму собольковъ. Теперь не то. Видя невозможность предаваться пьянству, пороку почти-извинительному жителямъ этихъ суровыхъ странъ, Камчадалы пристрастились къ чаю и промѣниваютъ пушной товаръ на чай, сахаръ и предметы, служащіе къ удобству жизни. Хотя многимъ и не нравятся такія попеченія о ихъ благѣ, но запрещеніе привоза крѣпкихъ напитковъ вовнутрь Камчатки оказало жителямъ существенныя благодѣянія. Продажа водки въ Камчаткѣ на откупу, и казенные питейные домы находятся въ Петропавловскѣ и Ключевскомъ-Селеніи. Въ послѣднемъ есть и церковь: замѣчено, что со времени учрежденія тамъ питейнаго дома, жители сдѣлались гораздо-набожнѣе, нежели были прежде.
Всѣ Камчадалы христіане; но они и до-сихъ-поръ не могутъ совершенно отказаться отъ своихъ старинныхъ вѣрованій. Отецъ–протоіерей, объѣзжая Камчатку въ прошломъ году, отъискалъ случайно двухъ деревянныхъ идоловъ, которые, не смотря на отнѣкиванья сосѣднихъ жителей, по-видимому, продолжали еще пользоваться частью стариннаго уваженія. Камчадалы скрытны; не смотря на распросы протоіерея, хотѣвшаго получить подробныя свѣдѣнія о ихъ древней религіи, всѣ попытки о томъ были почти–безплодны. Онъ предполагаетъ, однако, что шаманы, хотя весьма-скрытно, но и до-сихъ-поръ продолжаютъ свои таинственныя заклинанія и леченія. Наибольшимъ уваженіемъ Камчадаловъ, пользовался богъ Кутха; о дѣлахъ его много преданій. Вотъ образчикъ камчадальской легенды: странствовалъ разъ Кутха по Камчаткѣ и расположился отдохнуть въ лѣсу, недалеко отъ одного селенія. Захотѣлось ему ѣсть. Онъ и сдѣлалъ маленькаго болванчика и говоритъ ему: «поди ты, болванчикъ, къ тайону — у него много рыбы; попроси у него нѣсколько рыбъ для меня, да смотри же, хорошихъ». Вотъ и пошелъ болванчикъ; приходитъ къ тайону и говоритъ: дай мнѣ рыбы, да хорошей». А тайонъ, посмотрѣвъ на болванчика, отвѣчалъ: «Экой ты какой болванчикъ, ну куда тебѣ рыбы? посмотри ты на себя, вѣдь тебѣ, маленькому, одной рыбьей головки на годъ хватитъ. Ступай прочь, а не то я тебя самого заброшу въ рѣку.» Болванчикъ явился къ Кутхѣ съ отвѣтомъ тайона. Тогда Кутха жестоко разгнѣвался и велѣлъ болванчику возвратиться къ тайону и съѣсть у него всю рыбу, а рыбѣ не велѣлъ послѣ того идти въ рѣку. Поздно замѣтилъ тайонъ свою ошибку, и видя, какъ проворно болванчикъ уничтожаетъ рыбу, онъ взмолился о помилованіи, но болванчикъ не пощадилъ его и съѣлъ всюрыбу. И много другихъ чудесъ приписываютъ Камчадалы Кутхѣ.
Лѣтомъ Камчадалы заготовляютъ себѣ запасъ на зиму; солятъ, сушитъ и кваситъ рыбу, собираютъ сѣно для рогатаго скота, котораго число теперь увеличивается; запасаютъ и заквашиваютъ черемшу, — родъ ликаго чеснока, весьма-полезнаго противъ цинготной болѣзни, собираютъ сарану — маленькій корень мучнистаго вкуса, и лебяжій корень. Осенью, когда выпадетъ снѣгъ, они ходятъ въ горы на охоту за каменными баранами, которые, не находя на высотахъ подножнаго корма, спускаются стадами съ вершинъ горъ и возвышенныхъ частей coпокъ; охота эта бываетъ часто сопряжена съ опасностью, и въ особенности на сопкахъ: бараны всегда ходятъ стадами; случается, что, гонимые съ тыла вьюгами, они стремятся внизъ по ущельямъ и тѣснинамъ горъ, и тогда, не находя другаго выхода, и не смотря на ружейные выстрѣлы охотниковъ, бросаются на нихъ, сминаютъ ихъ и нерѣдко сталкиваютъ въ пропасти. Зимою, Камчадалы ходятъ промышлять соболей, лисицъ, выдръ, медвѣдей, бѣлыхъ песцовъ, котиковъ, и, когда не попадется ничего лучшаго, бьютъ горночковъ, т. е. горвостаевъ, которыхъ они вообще рѣдко удостоиваютъ выстрѣла, полагая, что такіе маленькіе звѣрки не стóятъ пороха. Въ доказательство того, какъ мало цѣнятъ въ Камчаткѣ горностаевъ, довольно, если скажу, что въ 1840 году жена одного купца продала капитану американскаго купеческаго судна пятьдесятъ горночковъ, по полтинѣ за штуку!... Осенью, у Камчадаловъ изобиліе во всемъ. Насъ угощали прекрасною дичью, мясомъ каменнаго барана, весьма-вкуснымъ, свѣжею рыбой, превосходнымъ творогомъ, сливками и сметаной; но хлѣбъ здѣсь въ диковину: въ Петропавловскъ, пудъ ржаной муки, привозимой въ Охотска, стóитъ десять и даже двѣнадцать рублей. Камчадалъ не щадитъ ничего для угощенія пріѣзжаго: онъ со всѣмъ семействомъ, будетъ ѣсть одну кислую рыбу, если узнаетъ, что въ его острожокъ пріѣдетъ гость, – для того, чтобъ сберечь для него лучшіе куски. Гостепріимство здѣсь беззавѣтно; пороки, сопутствующіе просвѣщенію, и сосредоточивающіеся болѣе въ большихъ городахъ и около нихъ, сюда, слава Богу, не проникли. Строгая честность и совершенное безкорыстіе — вотъ добродѣтели, свойственныя всѣмъ Камчадаламъ; воровство неизвѣстно.
Число природныхъ Камчадаловъ безпрестанно уменьшается. Теперь ихъ насчитываютъ не болѣе 2500. Даже самый языкъ камчадальскій выходитъ изъ употребленія, и новое поколѣніе почти его не знаетъ; всѣ говорятъ по-русски, а по-камчадальски они только слышатъ, т. е. понимаютъ. Камчадальскій языкъ состоитъ изъ множества гортанныхъ и шипящихъ звуковъ, напримѣръ кхижухть— господинъ, кумхщь—хлѣбъ. Вообще, они любятъ прибавлять хечучь или хщь къ окончаніямъ даже русскихъ словъ. Я спрашивалъ въ Петропавловскѣ одного олюторца, нюхаетъ ли онъ табакъ; онъ отвѣчалъ: «не нюхщь»; — пьешь ли ты водку? — «а пьюхечучь». Камчадальскій языкъ раздѣляется на четыре отдѣльные, несходные между собою языка, такъ-что Камчадалъ, живущій на восточномъ берегу Камчатки, не понимаетъ языка жителя западнаго берега; въ сѣверной части полуострова, на противоположныхъ берегахъ его, говорятъ также на разныхъ языкахъ. Камчадаловъ хотѣли обратить къ земледѣлію, но это не удалось, да при теперешнимъ маломъ народонаселеніи едва-ли и возможно. Почва Камчатки благопріятна хлѣбопашеству, но для обработыванія земли нѣтъ рукѣ и скота. Во время управленія Камчаткою премьер-майора Бема, отѣ 1772 до 1779 годовъ, земледѣліе было здѣсь въ цвѣтущемъ состояній: сдавая управленіе Камчаткою, онъ представилъ до тысячи пудовъ зерноваго хлѣба и пашню, засѣянную пятьюдесятью пудами ржи. Нынѣ, въ одномъ только Ключевскомъ-Селеніи, населенномъ Русскими, занимаются хлѣбопашествомъ. Повальныя болѣзни истребили большую часть коренныхъ жителей, и теперь, при всѣхъ стараніяхъ, земледѣліе не подается впередъ. Камчадалы, живущіе почти-исключительно рыбною ловлею и охотою, такъ привыкли къ рыбѣ, что и не чувствуютъ нужды въ хлѣбѣ; кромѣ того, они боятся заниматься земледѣліемъ, опасаясь, что имъ некогда будетъ заготовить рыбу для себя и своихъ собакъ, и тогда чтó имъ останется въ случаѣ неурожая? Со стороны правительства камчадалы пользуются многими важными пособіями. Подать—ясакъ по соболю съ души въ годъ; кромѣ того, они несутъ нѣкоторыя повинности; возятъ почту и проѣзжихъ по казенной надобности — за послѣднихъ они получаютъ прогоны. Разные вещи и матеріалы, привозимые изъ Рocсіи на казенныхъ транспортахъ, а также и порохъ, продаются природнымъ жителямъ Камчатки по казенной цѣнѣ, безъ платы за провозъ, тогда-какъ всякому другому, кромѣ казенной цѣны, приходится платить еще по 12 руб. ассиг. съ пуда за провозъ, и частó цѣна провоза дороже самой вещи. Для Камчадаловъ есть въ Петропавловскѣ особый; такъ называемый «инородческій капиталъ», изъ котораго деньги имъ даются въ займы безъ процентовъ, а не-кореннымъ жителямъ Камчатки ссужаютъ изъ этого капитала не иначе, какъ съ платою по пяти процентовъ. Кромѣ наличныхъ денегъ, природные жители пользуются еще такъ-называемымъ «инородческимъ скотомъ», заведеннымъ изъ капитала. Всякій Камчадалъ можетъ просить себѣ на время нѣсколько скота, котораго потомство обращается въ его собственность. Капиталъ этотъ существуетъ около двадцати лѣтъ и завелся вотъ какимъ образомъ: при вступленіи въ управленіе Камчаткою г. Г-ва старшины острожкóвъ или тайоны, знавшіе его, когда онъ былъ еще помощникомъ начальника Камчатки, пришли къ нему для поздравленія съ подарками; съ дозволенія Иркутскаго Губернскаго Правленія, мѣха эти были проданы, а вырученныя деньги обращены въ неприкосновенный капиталъ для пособія Камчадаламъ.<br /></font>
(Окончание следует.)