Зато нашёл две картинки, которые вспоминались время от времени, а вот авторов и не помню.
ещё эта картиночка понравилась. Чем взяла меня - не знаю.
Нашёлся и рассказ "на заданную тему" - но не тот, не женский, а мужской! Приведу полностью, чего уж там.
Ион ТИПСИЕ (Румыния)
МАФУСАИЛ
(«Крокодил», 1988, № 15)
То, что случилось в последний день марта, было выше всяких предположений и ожиданий семьи, колег, друзей и других заинтересованных лиц. Коротко. Вечером я хорошо поужинал, выпил. В общем, день завершился, как всегда, нормально. Однако утром у меня зародилось ощущение, что я мертв. Первая, кто убедился в этом, была моя жена. Конечно, эту новость она сразу же сообщила нашей дочери.
– Твой папа умер!
– Откуда ты знаешь?
– Я его видела, пощупала, никакой реакции!
– Слышишь,– сказала дочь– спроси его, это правда, что он умер, или прикидывается.
И вот жена предстала предо мной:
– Дорогой, не шути с нами. Скажи честно: ты мертв или нет?
– Да, я мертв. Честное слово, – успокоил я ее.– Можешь считать, дорогая, что я самый мертвый из мертвых.
Наступила пауза.
– Возможно, кто-то и не поверит,– в раздумье произнесла дочь и взяв мои документы и заявление, пошла в домовый комитет.
– Как умер?– возмутился председатель.– Мы что здесь – для мебели? А почему нас никто не спросил, согласны мы или нет, воздерживаемся или против. Так дело не пойдет, дочка, ведь на собранин комитета он обещал прополоть газон..
– Папа, – всплакнула моя дочь с обидой, – ты не прополол и не полил газон перед нашим домом. Ты не можешь не выполнить того, что обещал Тем более на этот счет имеется и протокол.
Я поднялся со смертного одра, взял необходимые инструменты, вышел из дома и до вечера протрудился как проклятый.
– Девочки,– сказал я,– все готово, и теперь я мертв как накогда. Очень прошу вас не беспокоить меня. Завтра вынесите меня вперед ногами и не забудьте проветрить лестницу.
Утром после настойчивого звонка вошел кто-то из районной общественности.
– Вы же обещали прочитать лекцию об экзотических рыбках! – возмутился он. – А потом уж ваше дело, можете уммрать. сколько угодно, но сегодня планы нам не срывайте.
На автобусе я доехал до Дома культуры, где в своих рассказах парил над волнами морей, океанов и всевозможных аквариумов. За этот благородный поступок меня поздравилт, напоили кофе и дали стакан минералки.
Вечером я замертво рухнул на кровать.
– На заре быстро несите меня отсюда. Ясно?!
Домашние зарыдали, но согласились. Когда утром меня протаскивали через дверь, а катафалк сдавал задом к лестнице, я услышал шепот, похожий на крик души:
– Стойте! Не уходите! Не навлекайте на меня несчастье! – Это был председатель нашего профбюро. – Он должен был написать в. нашу стенную газету статью о зеленом чае и курсе лечения арбузом.
– Друзья, мне жаль, но я мертв! Уже два дня все кому не лень откладывают мои похороны, и я уже устал ждать.
– Какое мне до этого дело! Напиши статью, иначе я никуда отсюда не уйду, – Сказал он мне и лег перед катафалком. – Дальше пройдете только через мой труп.
– Ладно, согласен, – сказал я, приподнявшись в своем персональном гробу. – Дайте авторучку и бумагу.
Я написал весьма убедительную и эмоциональную статью, однако, не дождавшись меня, уехал фургон. Шофер, увидев, чем я занимаюсь, не соблюдая никаких правил уличного движения, так рванул от нашего дома, что следели с петель дворовые ворота.
Я отдал авторучку и с гробом в руках поднялся в свою квартиру.
– Завтра я буду неумолим! – заявил я семье.
На рассвете у дома собралось 798 представителей различных учреждений, с которыми я сотрудничал.
– Они убьют меня! – в отчаянии завопил я, выскакивая из гроба. – Мне необходимо прожить несколько тысяч лет, чтобы выполнить все их просьбы.
Хочешь не хочешь, а таким образом я побил библейский рекорд Мафусаила.
Перевел Ю. ГЕРАСИН.
И, до кучи один рассказик Витауте Жилинскайте. Меня удивило, что "Крокодил" не поздравил свою неоднократную лауреатку с 60-летием, случившимся в декабре 1990. (А сборник её рассказов "Аплодисменты" в том же году и был издан). Выкладываю рассказик просто чтоб был - мало ли кто ещё будет искать.
Витауте Жилинскайте.
МОЙ БЕДНЫЙ НЕЙРОН
(«Крокодил», 1984, № 35)
Есть вещи, о которых лучше не знать. К примеру, хотя бы о нейронах головного мозга. Эти частицы разума нельзя ни увидеть, ни пощупать, однако сосчитано, что у каждого из нас их примерно по 15 миллиардов. Казалось бы, и себе хватит, и кое с кем, не таким мудрым, поделиться можно. Но беда в том, что эти нейроны, если что не так, гибнут, причем не по штучке, а сразу тысячами и десятками тысяч, так сказать, целыми армиями. И это еще не все. На место погибших никто не приходит. За свою долгую или недолгую жизнь человек не приобретает ни единого нейрона. Судите сами, разве это справедливо: отрицательные эмоции лишают нас кучи нейронов, а от положительных не прибавляется ни одного. Выпьешь рюмочку или выкуришь сигарету, а потом вспомнишь, чем это тебе угрожает – и прощайся навсегда с полком, а то и дивизией необходимейших нервных клеточек; а ежели не пьешь и не куришь весь свой век– все равно ни одного нейрончика не приобретешь. Справедливо?
Узнает человек такую новость и волей-неволей задумывается: сколько же нейронов успел он уже разбазарить и сколько их еще остается? И, конечно же, бросается спасать остатки своего биологического сокровища. Если прежде, посеяв какую-нибудь вещицу, вы огорчались только из-за потери, то теперь расстраиваетесь еще и из-за того, что в результате огорчения теряете нейроны.
Вот вам простой пример. Месяц назад я спохватилась, что обронила на улице кошелек. Так как в нем было рубля два и ключи от квартиры, то я, разумеется, огорчилась и из-за этой; ерунды распрощалась с целой пригоршней нейронов. Но если бы только это!
Сообразив, что вместе с кошельком погибли и мои нейроны, я так расстроилась, что снова целую охапку нейронов как ветром сдуло, а эта утрата, в свою очередь, повергла меня в такое отчаяние, что мои нейроны уже горели целыми стогами!.. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы вообще кончилось, не подойди вдруг ко мне незнакомый мужчина.
– Извините, не вы ли потеряли этот кошелек? – спросил он, задыхаясь от погони.
– Ой, конечно!– воскликнула я радостно, схватила кошелек, сердечно поблагодарила незнакомца, убедившись, что и два рубля, и ключи на месте. Но потерянных нейронов мне уже никто не вернет, и я, не сдержавшись, пожаловалась этому честному и с виду неглупому человеку.
– Вот видите,– печально вздохнула я,– кошелек, ключи, два рубля вернулись, а две тысячи...
Он обомлел.
– Вы хотите сказать,– прервал он меня дрожащим голосом,– что в кошельке было две тысячи, которые я присвоил?
Тут я, словно ясновидящая, заметила, как над его головой вспорхнул целый рой – тысячи четыре, не меньше – нейронов и бесследно растаял в воздухе. Мне стало так жалко незнакомца, что пришлось пожертвовать несколькими собственными нейронами.
– Посоветовала бы вам не горячиться, а то своими тысячами расплатитесь...– попыталась было я урезонить и просветить его, но лишь подлила масла в огонь.
– Находишь, поднимаешь, догоняешь... и за это... да пусть меня гром разразит... если еще когда-нибудь...
И он ушел, сыпля проклятия и горстями сея невосстановимые нейроны Из-за этого у меня вновь защемило сердце: такое добро и даром пропадает! Пыталась сдержать себя, но все равно вынуждена была распрощаться еще с одним прекрасным, здоровым нейроном.
Вот почему полюбила я теперь собрания в нашем учреждении. До сих пор скучала на них до тошноты. Ни споров. ни раздороа, никто ни начальство не критикует, ни коллег не задевает, болтают с трибуны всякие благоглупости – лишь бы ничего не сказать. Присутствующие по большей части сидят, плотно сжав губы, и так хитро, так загадочно поглядывают по сторонам, словно знают что-то такое, чего из них и клещами не вытянешь! И если по неопытности какой-нибудь новичок, войдя в раж, начнет вдруг тыкать пальцем в те или иные наши непорядки, его встретят такие сочувственные, такие насмешливые улыбочки, что храбрец, не научившийся еще резко тормозить, буркнет еще что-то по инерции разок-другой и тут же плюхиотся на стул, как-брызнувшая на скалу пена.
А с недавних пор, как я уже сказала, мне стали нравиться наши собрания, потому что расцениваю я их теперь с другой, биологической точки зрения.
Сколько нейронов сюда принесешь, столько и унесешь; словно висит здесь невидимый плакат: "Платон мне друг, но нейрон еще дороже!"
Тем более что нейроны, как выяснилось, оценены. Цену им я совершенно случайно узнала, толкаясь в автосервисе, местечке, которое смело можно назвать Бермудским треугольником для нейронов Один известный медик, много лет посвятивший изучению нейронов,. уезжая из этого треугольника на отремонтированной машине, заявил мне:
– Сунешь мастеру пятерку– сэкономишь пятьдесят тысяч нейронов, а нет – каюк им!
Тогда я взяла карандаш, поделила 50000 на 500 (копеек), и вышло, что отдельный нейрон стоит всего одну сотую копейки, иначе говоря, за 100 нейронов дают одну копейку.
И тогда я поняла, что знают и чего не говорят мои хитрые молчуны-сослуживцы с колючими улыбочками: стоит ли утруждать язык и резать в глаза правду-матку из-за одной, двух, от силы десяти копеек, да еще и выкладывать их из своего же кармана?! Ну. а если кто-то не в силах удержаться, если у кого-то сердитые слова вместе с нейронами из горла прут – пусть себе критикует, пусть пенится. Если такого в один прекрасный день попросят с работы – не лезь заступаться, глядишь, профсоюз не согласится, и восстановят бедолагу на работе, – а кто восстановит ваш ни в чем не повинный бедный нейрон, который вы профукаете, выступив в защиту критикана?..Так-то.
Перевел с литовского Георгий ГЕРАСИМОВ