Отрывки воспоминаний о плавании на клипере «Стрелок» в 1880 – 82 г.г.
(«Морской сборник», 1913, №№ 10-12.)
Часть 6 (Начало здесь)
Быстро добежали мы до Хакодате и уже рассчитывали время, когда станем на якорь, как вдруг уже в самом Сангарском проливе задул свежий противный ветер, скоро затем превратившийся в заправский шторм: он нам не дал сразу добраться до места. На беду в это время у нас в шкиперской вспыхнул спирт при переливании его из кувшина в бутыль. Пожар был, однако, немедленно потушен и все обошлось без скандала.
После нескольких дней стоянки в Хакодате, клипер ушел во Владивосток и тем закончил свое северное плавание.
Во Владивостоке нас ожидали письма, газеты, новости. Из Американских газет мы узнали, что барк Rodgers в августе побывал на островах Гарольд и Врангеля и нигде не нашел следов экспедиции де-Лонга. У острова Врангеля он пробирался сквозь густой разбитый лед, причем три различные партии с барка обследовали остров с суши и с моря и вполне убедились, что это не материк. На Врангеле между прочим нашли следы уже ранее приходившего туда американского таможенного крейсера Corvin. Этот крейсер водрузил там свой национальный флаг, а остров назвал Новой Колумбией; это случилось в начале августа 1881 г. Таким образом, факт открытия острова отныне приписывается уже не нам, русским, а американцам.
От острова Врангеля Rodgers пошел дальше на север и, пройдя около 120 миль, 19 сентября достиг широты 73° 44'; потом он повернул обратно в губе Св. Лаврентия на зимовку, где и погиб от пожара зимой того же года. Вся команда благополучно доставлена в С. Франциско.
Так окончились все розыски. Уже позже, когда мы были в портах Японии, то узнали из американских газет, что шхуну Jeannette затерло льдом 23 июня нов. ст. того же 1881 г. в широте 77° и О долготе 157°; оттуда экипаж ее проследовал на трех шлюпках к берегам северной Сибири, оставив позади себя с правой стороны острова Новая Сибирь и Ближний; обогнув Святой Нос, де Лонг 19 сентября нов. ст. добрался до крепкого берегового льда близ дельты Лены и оттуда, со страшными лишениями и потерей людей, продолжал свой путь на собаках. Из всего экипажа злосчастной шхуны Jeannette, случайно уцелели и вернулись на родину только 5 человек. Мученические странствования их по пустынным дебрям Сибири были подробно описаны в Историческом Вестнике (октября 1883 г.).
В массе разных сообщений с наших судов, в том году ушедших в Россию, мы получили несколько писем из Сингапура, где наши офицеры жаловались на напрасную задержку их под экватором; привожу здесь выдержку из одного такого письма:
… «Целый месяц без всякого смысла стоит наш отряд под экватором в Сингапуре. Иностранцы норовят в это время года подниматься на север, где прохладнее, а мы, русские, наоборот. Команды стали от жары таять как свечи и худеть, теряя запас сил, накопленных за зиму на хорошей пище в умеренном климате. Никто здесь не верит нашим офицерам, когда они откровенно говорят правду о причине сбора нас в Сингапуре. И натурально, местные индусы и малайцы стали подозревать нас в самых злостных намерениях. Более трусливые городские жители из боязни пострадать от бомбардировки, которую скоро начнут русские суда, уже хотели было выбираться из города, но губернатор должен был для их успокоения вызвать из Пенанга весь тамошний гарнизон. Через несколько дней после прибытия Пенангских баталионов, три русских военных судна – «Джигит», «Наездник» и «Африка» неожиданно появились на рейде Пенанга, став там на якорь в расстоянии двух ружейных выстрелов от опустевшей крепости. Комендант просил наши суда не салютовать, потому что, за неимением у него людей, крепость не будет в состоянии им отвечать. He правда ли, как это курьезно и характерно? А тут как нарочно, перед этим англичане все время ожидали в Сингапур свою Flying Squadron, которая якобы уже вышла с Мыса. И вдруг такой пассаж! Позже получено было уведомление, что летучая эскадра ушла в Австралию... и опять мы здесь по силе первые. Хороший все-таки урок нечаянно задали мы англичанам; такой случай может нам когда-нибудь послужить на пользу».
«Да, целый месяц в самую жаркую пору года при штилях и перед переменой муссонов! В местной газете все отмечают: the weather continues rather hot and oppressive. Приблизительно около того же времени в Сингапур приходил клипер «Вестник» под командой Авелана. У него в Индейском океане волною, поддавшею в подзор, сломало стойки у винтовой рамы, и винт, упав вниз, счастливо задержался в колодце и застрял наискось между кремольерами. Это случилось, говорят, оттого, что винт и рама не были надежно принайтовлены. Стоят здесь теперь: «Африка», «Азия», «Минин», «Джигит», «Крейсер», «Разбойник», «Наездник», «Забияка», «Вестник».
В другом подобном письме нам сообщали: ... «Асланбегов здесь дурит и не хочет признавать над собой старшинства Штакельберга; в его присутствии салютует английской нации и не салютует Штакельбергу. На переходе из Гонгконга («Азия», «Разбойник» и «Забияка») великий адмирал и учитель русского флота вздумал позабавиться и приказывает своим судам при большом ходе резать корму адмиралу, требуя повторить то же самое четыре раза; и вот, на последнем разе, когда у «Азии» при 10 узлах хода руль был поставлен прямо, а «Разбойник» с расстояния 2 1/2 кабельтовов стал по сигналу резать корму, идя навстречу против правого крамбола, он попадает своим бушпритом в бизань-штаг «Азии». «Разбойник» успел к счастью застопорить машину и потом дать задний ход, а «Азия» продолжает свой ход и еще кладет по приказанию адмирала право руля. У «Разбойника» летит бушприт, переломанный у самого штевня, а у «Азии» согнулись две шлюпбалки, на которых катер рассыпался в мелкие дребезги. Затем «Разбойник» (Житков) зацепляет своим левым якорем ютовый клюз «Азии» и с мясом его выворачивает, также как и стрингер, фалшборт и пр.».
«После этого Асланбегов еще продолжает эту забаву с «Забиякой», но Ломен (Лев Никол.) действует осторожней и проходит мимо «Азии» на благородной дистанции. Теперь «Разбойник» делает себе новый бушприт, а «Азия» исправляет свои сериозные поломки. Оба будут готовы не ранее, как через 10 дней. Житкову, за неумелый маневр велено как бы в наказание передать на «Азию» его единственный катер, не смотря на то, что на последнем имеется еще и другой катер, но ведь тот офицерский, а адмиралу нельзя не иметь «своего». Асланбегов делает здесь все наперекор Штакельбергу, безнаказанно пользуясь его миролюбием [*По-моему, это уж не миролюбие, а послабление власти. (Авт.)]. По приглашению к губернатору, Штакельберг едет в виц - мундире и мы все также, и губернатор в виц - мундире, а Асланбегов, как назло, со всеми своими командирами и штабом – во фраках. На парадный обед к консулу он опять является в белом балахоне с пунцовым галстуком и заставил при том Штакельберга и консула ждать себя лишних 1/2 часа! При представлении к губернатору, мы без траура, а он со своим штабом едет нарочно не вместе с нами, а часом позже и умышленно в трауре».
Хороший пример для молодежи! Невольно вспоминаются слова нашего почтенного французского учителя M-r Mirande: Qui ne sait pas obéir, ne saura jamais commander.
Из Владивостока «Стрелок» отправился в странствование по китайским и японским портам, согласно разрешения данного мне адмиралом; предварительно заходили в Посьет, где простояли несколько дней, чтоб в уединении привести судно в порядок. Команда наша все время оставалась здоровой и в отличном состоянии духа, кормили ее прекрасно, всегда сытной и здоровой пищей, причем вследствие щепетильной заботливости нашего доктора, людям делались разные мелкие поблажки в виде рома, красного вина, льда в тропиках для охлаждения питьевой воды, фруктов, перца и иных специй и наконец совершенно изгнали горох, которого матросы совсем не любили, хотя в силу установившейся во флоте традиции, его им прежде преподносили по два раза в неделю.
После Посьета клипер побывал в Нагасаки, Шанхае, Чифу и в Shallow-bay (кажется переименованной в Шанхай-Гуань); потом мы заходили в Ньючуанг, снова в Нагасаки, затем в Кобе и наконец пришли в Иокогаму, где и провели праздники Рождества Христова и Нового года (1882), в общем простояв в этом порте 62 дня.
Shallow-bay расположен в NW углу Печилийского залива; там находится начало великой Китайской стены; это высокий кирпичный вал, до верху которого могут свободно разъехаться две встречные тройки. Стена местами уже разрушается, хотя в общем может продержаться еще несколько веков; кое-где она прорезана арками для проезда; вся она выстроена из кирпича и в настоящее время сверху и с боков покрыта землей; местами на стене растут деревья. Кирпичи особенной крепкой закалки и темного цвета. Один экземпляр такого кирпича имеется в музее Кронштадтского Морского Собрания.
Иокогама имеет обширный и оживленный рейд, на котором всегда красуются военные стационеры европейских государств. Это узловая станция почтового пароходного сообщения с Сандвичевыми островами, С.-Франциско и главными портами Китая и Японии. Иокогама играет там такую же роль для Токио, как Кронштадт для Петербурга. Это аванпорт столицы Японии; оба города соединены между собой железной дорогой, которая проложена среди однообразных рисовых полей.
Токио сам по себе совсем не интересен для иностранца; он может его удивить разве своим 1 1/2 миллионным населением, которое целый день копошится на улицах. В Токио живет наш посланник и помещается духовная миссия. Епископа Николая, главу духовной мессии в Японии, я первый раз встретил в Хакодате в 1861 году, когда он только что приехал в Японию после окончания академии; ему тогда было, как и мне, не более 20 лет от роду; он мне казался и тогда таким симпатичным, жизнерадостным и увлекающимся. Таким он оставался и позже. Мы его все любили в Хакодате и часто просиживали с ним за беседой в его комнатке, которую ему отвели в консульстве. Ему нравилась жизнь в Японии и все ему там было мило; помню, как он с увлечением предавался даже курению японской трубочки; позже он уже совсем стал японцем и прекрасно владел местным языком. Хор певчих в церкви миссии состоит из православных японцев; они так хорошо выговаривают русские слова, что вслушиваясь в их пение получается полная иллюзия - совсем забываешь, что это японцы.
Перед нашим уходом из Иокогамы, я получил через консула курьезное письмо некоего японца, просившегося на клипер на службу в качестве матроса. Письмо это, написанное японцем на русском языке, я, вследствие его оригинальности, помещаю здесь целиком с его орфографическими ошибками:
«Его Превосходительству Российскому Консулу.
Симокава Ионосуке.
Прошение.
Простите меня великодушно, что я, за незнанием вежливости, осмелился беспокоить власти. Я из острова Киусиу и глупый человек, желаю изучить военную тактику, и несмотря на то, что я прилагаю из всех сил старание к достижению этой цели, но мое бедное положение мне препятствует к изучению этой науки. Потому великое сожаление мое достигло до такой степени. что от скуки я заболел меланхолическою болезнью и похож на вялое дерево. Все надсмехаются надо мною, а я принужден потерять свой стыд. Ученый старых времен говорит, что птица выберет себе дерево для своего житья, а человек выберет себе своего царя. – Я слыхал, что Российская администрация благоволительная и Русское Правительство воспитывает бедных людей, и не только сожалеет своего народа, а также чужие народы, и великодушие России как будто небо и земля. Я взяв с собой деньги, вырученные от продажи моего поместия, на свои расходы, бессовестно прибежал к Вам с надеждою воспользоваться священною милостию. Я желаю, чтоб я мог быть Русским подданным, учиться военному искусству в военном училище и воспользоваться кормлением.
Полагаю, что хотя глуп, но мог бы изучить сколько-нибудь. Война, на которой я, по изучении науки, могу действовать, только может доставить мне единственное средство к очищению меня от стыда. Если я утром могу очистить себя от стыда, то не пожалею вечером умереть. Я не рискую и не думаю о деньгах, а мое желание – на войне действовать изо всех сил и тем исполнить человеческую обязанность. Надеюсь, что Ваше Превосходительство изволите меня простить, что я очень виноват пред Вами и покорнейше прошу догадаться о моей глупости и пожалеть о моем намерении.
Симокава Ионосуке. 23-го января нов. ст. 1882 года.»
Письмо это было, конечно, оставлено мною без результата, и консул сообщил этому японцу, что он «догадался о его глупости и пожалел о его намерении».