IV.
Должно сказать, что вследствие ходатайства Российско-Американской компании в наших колониях на северо-западном берегу Америки, по высочайшему повелению было назначено сто человек солдат при двух офицерах, для усиления гарнизона в Новоархангельске на о-ве Ситхе. Команда эта была выделена из сводного баталиона, бывшего в амурской экспедиции, и офицерами при ней были: Глен и я. Теперь, т. е. в августе месяце, из Ситхи за нами пришли компанейские корабли в Аян, куда следовало препроводить эту команду. Глен с частью солдат уехал из Николаевска и прибыл в Аян ранее, а потом отправился я с остальными людьми.
Николаевск в это время состоял из нескольких маленьких домиков (три или четыре), построенных вразброд, по-видимому на тех местах, где были срублены для них деревья в лесу, которым был покрыт весь берег, очень высокий и к реке обрывистый; насколько можно было видеть в лесу, местность, где стояли домики, была ровная и сухая. От края берега к средине реки выдавалась длинная и узкая полоса земли (коса), очень удобная для устройства батареи. В обрыве берега, возле этой косы, были видны вырытые в земле нечто вроде подвалов, обставленные снаружи толстыми брусьями, с маленькими, как амбразуры, окошками. Крыша, бывшая в то же время и потолком, также состояла из брусьев, покрытых толстым слоем земли. Эти мрачные погреба еще недавно были жилищем наших флотских офицеров и матросов, прибывших на устье Амура, кажется, еще в 1849 году, с капитаном 2-го ранга Геннадием Ивановичем Невельским. Такая постройка жилища была необходима в виду возможности враждебных действий гиляков – народа, как я слышал, довольно дерзкого, между тем как наших было очень немного. Какова была жизнь наших моряков в этих казематах на краю света, в течение нескольких лет, особенно зим, среди всевозможных лишений – понятно для каждого. Один из офицеров, лейтенант Бошняк, здесь и скончался, не дождавшись торжества дела, для которого он с товарищами положил столько трудов.
Противоположный берег Амура, который тут около двух верст ширины, горист и покрыт лесом.
Отправившись из Николаевска в двух барказах, мы некоторое время плыли по лиману реки благополучно, но к вечеру ветер усилился, подняв волнение, заставившее нас простоять несколько часов на мели, которая вследствие периодической прибыли и убыли воды постепенно сначала обсохла, а потом снова покрылась водой, подняв ваши барказы; явление это очень удивляло солдат. Ветер, между тем, значительно стих и мы могли бы двинуться далее, но, за темнотой потеряв направление, не знали в которую сторону плыть; можно было выплыть в открытое море.
На наше счастье блеснувший в дали огонек указал нам путь; по крайней мере, мы могли пристать к берегу, где были люди, и узнать куда нам направиться, чтобы попасть в Петровский пост.
Проплыв несколько времени, мы услышали вдали лай собак и, чрез полчаса усиленной гребли, увидели огни гилякского селения, близь которого и остановились. Оказалось, что мы находимся на острове, около левого берега реки, как и следовало, но вернулись несколько назад. У гиляков мы купили немного рыбы, но дело остановилось было за дровами, которые однако же нашлись в виде обломков корабля, недавно здесь разбившегося. Как я потом узнал, это был бриг Российско-Американской компании «Шелихов» (фамилия одного из первоначальных учредителей компании).
Гиляки были одеты в синие китайчатые (бумажная, довольно плотная материя), вроде подрясников, халаты; их черные волосы заплетены в косы; лица у них не безобразны, но издаваемый их одеждой запах испорченной рыбы отвратителен. Они, по-видимому, большие торгаши, настойчиво предлагали нам на продажу разные вещи, вероятно подобранные с вышеупомянутого корабля.
Устроившись на ночлег, я не мог однако же долго заснуть, потому что вокруг барказов ходили огромные белуги [белухи?] и своими вздохами при выпускании воды не давали покоя. Их фосфорический след в воде был виден возле самых барказов, так как при береге было глубоко и на две сажени от него было столько же глубины. Днем белуги так близко не подходили.
На другой день к вечеру мы пришли в Петровский пост, или, как его также называли, Петровское зимовье, находившийся на одном из островов, лежащих у левого берега реки, уже совсем на взморье. Остров этот, равно как и другие здесь имеющиеся, был плоский, песчаный, где рос только можжевельник и кое-какая трава, в том числе одна, называемая шикша, имевшая черные мелкие ягоды.
В Петровском зимовье было тоже три или четыре домика, из которых в одном помещался Г. И. Невельской с своей супругой, молодой и прекрасной; в другом жил капитан-лейтенант Бочманов, тоже женатый.
Как известно, Г. И. Невельской первый прошел Татарским проливом, доказав, что Сахалин не полуостров, как ранее того полагали, но остров.
Им, при помощи нескольких офицеров, были сделаны промеры лимана Амура и опись всех ближайших берегов в Татарском проливе. Подняв русский флаг на устье Амура, он совершил первый акт присоединения Амурского края к России. Это было еще в 1849 или 1850-х годах.
В ожидании корабля для переезда в Аян я прожил в Петровске более недели, помещаясь в домике, занимаемом капитан-лейтенантом И. В. Фуругельм, бывшим в это время на службе в Российско-Американской компании, командуя одним из кораблей. Позже он был главным правителем колоний и губернатором Амурской области.
Всем проезжавшим в это время с Амура в Аян Г. И. Невельской оказывал гостеприимство, приглашая обедать до прихода корабля, на котором путники следовали далее; такое приглашение получил и я. От нечего делать я охотился на вальдшнепов, бывших здесь в великом множестве. Кажется, их привлекает сюда выше упомянутая мною ягода шикша, противного сладковатого вкуса, которою они отъедаются перед отлетом на юг.
Ранее моего отъезда в Аян в Петровске был генерал Н. Н. Муравьев, проезжавший тоже в Аян на пути в Иркутск, После обеда у Г. И. Невельского при мне был следующий разговор сего последнего с генералом. На вопрос, что делать, если к гилякам явятся за податью китайские чиновники и те придут с жалобой, генерал отвечал: «Скажите им, чтобы они гнали чиновников». «А если чиновники придут ко мне, –возразил Г. И. Невельской, – и будут говорить, что им сказали гиляки?» «Скажите, что ничего не знаете», – отвечал генерал, улыбаясь.
Отъезжая из Петровска, генерал некоторых обнял и целовал, другим подставлял свою щеку или ограничивался кивком головы, но на одного штурманского офицера, с совершенно седыми волосами, но не очень старого по лицу и очень красивого, не обратил никакого внимания, хотя тот все время стоял навытяжку без фуражки. После я узнал, что офицер этот в молодости совершил убийство одного служащего в Петропавловске (в Камчатке), совместно с его женой, с которою был в близких отношениях. Оба они были сосланы в каторжные работы, но по ходатайству генерала Н. Н. Муравьева были помилованы с возвращением прав состояния.
Прощаясь со мной, генерал тоже дал поцеловать свою щеку, сказав при этом: «Прощайте, любезный Б–в, служите в Ситхе хорошо, не посрамите И. И. (Запольскаго), а там можно будет вас и наградить». Действительно, он наградил меня, позволив впоследствии отправиться из Ситхи в кругосветное плавание.
По Охотскому морю никогда еще не плавало столько кораблей, как в лето и осень 1854 года. Пока я был в Петровске, всего дней десять, туда приходило три корабля: паровая шкуна Восток, на которой уехал Н. Н. Муравьев; транспорт «Иртыш» или «Байкал», хорошо не помню, но командиром был очень молотой капитан-лейтенант Чихачев, которого я видел у Г. И. Невельского и получил позволение посмотреть его судно. Третий корабль был «Князь Меншиков», Российско-Американской компании, пришедший за мной и моей командой.
Отправив солдат на корабль, я поехал на него уже вечером, вместе с капитаном его, штурманским офицером Бенземан.
Ночь была темная, но совершенно тихая; место, где стоял корабль на рейде, обозначалось только маленьким огоньком от фонаря, поднятого на мачту. Вскоре по прибытии на корабль, вследствие бывшей большой зыби, меня укачало и я лег в койку. Проснувшись ночью, я услышал какой-то шум – переборки кают скрипели так, как будто их ломают; все вещи двигались то в одну, то в другую сторону. Корабль качало, накренив на один бок; по временам он вздрагивал под ударами волн.
Полагая, что с кораблем происходит что-нибудь особенное и мы находимся в опасности, я поторопился выйти на палубу. Ночь была ясная, звездная; паруса вздулись от свежего ветра, на палубе не происходило никаких работ и все были покойны. Подошедший капитан сказал, что все идет как нельзя лучше, корабль имеет попутный ветер и отличный ход и что завтра к обеду будем в Аяне. Таков был опыт моего первого плавания по морю на корабле, после чего я не обращал уже внимания на эти казавшиеся опасными явления.
Действительно, около четырех часов вечера мы вошли в аянскую бухту, довольно глубокую, т. е. вдавшуюся в берег и защищенную с трех сторон высокими горами. Поселение Аян стоит в конце бухты, при впадении в нее небольшой речки.
Начальник порта, капитан-лейтенант Кашеваров, любезно пригласил меня ежедневно у него обедать до отъезда в Ситху. В это время у него собиралось разнообразное общество, состоявшее из лиц, проезжавших через Аян, на пути в Якутск и Камчатку, а также капитанов кораблей, преимущественно американских китоловов, стоявших в порте.
Товарищ мой, Глен, прибывший сюда ранее, уже успел побывать в экспедиции, снаряженной генералом Н. Н. Муравьевым для захвата английских и французских китоловных кораблей, находившихся, как полагали, около Шантарских островов, несколько южнее Аяна. Как известно, в это время началась уже Крымская война.
На корабль Российско-Американской компании «Камчатка», имевший восемь двенадцатифунтовых коротких пушек, была посажена прибывшая с Гленом в Аян команда солдат; кажется, кроме Глена, на корабле был еще офицер, адъютант генерала Н. Н. Муравьева, Буссе.
Несколько дней «Камчатка» крейсировала возле этих островов, повстречались только американские китоловные корабли, неприятельских же не оказалось.
В Аяне все постройки принадлежали Российско-Американской компании, из правительственных же учреждений была только почта. Как известно, в летнее время из Якутска в Камчатку почта перевозилась тогда на лошадях и оленях, в сумах, перекинутых на седлах. Все ехавшие по этому пути, даже дамы, должны были совершать эту длинную дорогу верхом. В зимнее время из Якутска в Аян почта перевозилась так же, но отсюда в Камчатку на собаках.
Собаки эти, ненужные летом, содержались на разных станциях этого пути, в том числе и в Аяне. Их тут было несколько сотен, привязанных к кольям попарно, по берегу речки. Худые и злющие, они постоянно дрались, поднимая визг и вой, усиливавшийся перед выдачей корма, особенно, когда его несли для раздачи; тут поднимался невообразимый концерт. Кормили собак сушеной рыбой (юколой) и настолько, чтобы они лишь не умирали от голода. Зимой собаки получали полную, по возможности, порцию корма, иначе они не были бы в силах пробегать пятидесяти-верстные станции – с тяжелыми нартами (узкие, длинные сани). На станциях делался запас рыбы сушеной (юколы) и квашеной; эта последняя, по-видимому, приготовлялась тем же способом, как готовится некоторый сырой корм для скота (силосование), т. е. в глубоких ямах, с гнетом и преграждением по возможности доступа воздуху, при чем рыба не разлагается, но несколько высыхает.
2-го сентября корабль «Камчатка» вышел из Аяна в Ситху: на нем находилась большая часть назначенной туда команды и мы, офицеры; остальная часть солдат была посажена на корабль «Князь Меншиков», оставивший Аян несколько позже.
В то время, как в Охотском море происходило такое усиленное движение кораблей (июль, август и сентябрь), англо-французская эскадра в числе шести паровых судов крейсировала у берегов Камчатки. [Неточно: из шести кораблей эскадры пароход был только один; длительного крейсерства не было, был штурм Петропавловска.] Им удалось взять там два русских корабля (российско-американской компании корабль «Ситха» и финляндского китолова), но они могли забрать еще более, если бы зашли в это время в Аян. В заливе Де-Кастри они нашли бы тогда фрегат «Диану».
Между тем, потерпев, кажется, в половине августа, поражение в Камчатке, при чем был убит или застрелился сам один из союзных адмиралов, неприятели ни до, ни после этого ничего не предприняли. [* Об отражении англо-французов от Камчатки см. Воспоминания контр-адмирала А. П. Арбузова в «Русской Старине» 1870 г., том I, издание третье, стр. 304–319.]
Весной, в 1855 году, они вновь явились в Камчатку, но тогда уже все наши суда и все управление из Петропавловского порта были переведены в Николаевск-на-Амуре. Затем, в июне месяце, неприятельская эскадра в том же числе судов зашла в залив Де-Кастри; но тут не было наших кораблей, находившийся же баталион солдат и сотня казаков, при двух горных пушках, были скрыты в хорошо замаскированной траншее. Здесь произошло дело мало кому известное, почему я приведу рассказ о нем одного из участников (офицера линейного баталиона Чаусова, бывшего потом в Ситхе), насколько он сохранился в моей памяти.
Неприятельские корабли, разместившись в заливе, послали к берегу шлюпки с десантом. Сколько было шлюпок, я не помню, но напуганные при высадке в Камчатке союзники не решились бы послать здесь мало людей. Когда шлюпки подошли на верный ружейный выстрел (у нас ружья были гладкоствольные, кремневые), с берега был сделан залп из пушек и ружей всех бывших в строю людей. У неприятелей сделалось большое замешательство, две шлюпки были разбиты и все остальные спешили повернуть от берега, с которого между тем продолжалась учащенная стрельба из пушек и ружей, до тех пор пока она могла наносить вред. Когда шлюпки подошли к кораблям, с этих последних началась пальба из пушек разрывными снарядами, которые, однако ж, не причинили никакого вреда. Пальба окончилась вечером, но возобновилась утром на другой день и т. д.; в течение двух недель, и даже более, неприятели ежедневно с восьми часов утра до заката солнца производили бомбардирование берега.
По прекращении стрельбы на неприятельских кораблях играла музыка, у нас же на берегу раздавались песни составленного из солдат и казаков хора. Во время бомбардировки людей отводили в места, защищенные от выстрелов, почему, насколько помню, всех раненых было не более десяти человек, из которых несколько человек умерло. По словам офицера Чаусова, разбитых деревьев на берегу было очень много. Оставив Де-Кастри, союзники заходили к нам в Ситху, чтобы узнать, где находятся русские военные корабли; по-видимому, им тогда еще не было известно о существовании Николаевска.
Во время нашего плавания в Ситху, погода стояла не холодная, ветра были большею частью попутные, но довольно свежие. Несколько раз мне удавалось видеть очень близко китов; они имеют повадку идти рядом с кораблем, как бы вперегонку, то скрываясь под водой, то показываясь на поверхности моря, чтобы выпустить из отверстия, имеющегося на голове, воду в виде мелких брызг. Говорят, что при этом распространяется невыносимое зловоние, происходящее вероятно от того, что в имеющихся у китов в пасти пластинках (китовый ус) остается и потом разлагается много мелкой рыбы и моллюсков, которыми они питаются.
2-го октября 1854 г., утром, по вычислению капитана нашего корабля, мы были при входе в Ситхинский залив, но за туманом были видны только низы каких-то черных скал. Наконец туман настолько рассеялся, что оказалось возможным опознать берега, как по виду некоторых уже известных капитану скал, так и по расположению их, определенному по компасу. Тогда корабль был направлен в залив, где вызванный выстрелами из пушки буксирный пароход ввел нас в гавань.
Николаевск в это время состоял из нескольких маленьких домиков (три или четыре), построенных вразброд, по-видимому на тех местах, где были срублены для них деревья в лесу, которым был покрыт весь берег, очень высокий и к реке обрывистый; насколько можно было видеть в лесу, местность, где стояли домики, была ровная и сухая. От края берега к средине реки выдавалась длинная и узкая полоса земли (коса), очень удобная для устройства батареи. В обрыве берега, возле этой косы, были видны вырытые в земле нечто вроде подвалов, обставленные снаружи толстыми брусьями, с маленькими, как амбразуры, окошками. Крыша, бывшая в то же время и потолком, также состояла из брусьев, покрытых толстым слоем земли. Эти мрачные погреба еще недавно были жилищем наших флотских офицеров и матросов, прибывших на устье Амура, кажется, еще в 1849 году, с капитаном 2-го ранга Геннадием Ивановичем Невельским. Такая постройка жилища была необходима в виду возможности враждебных действий гиляков – народа, как я слышал, довольно дерзкого, между тем как наших было очень немного. Какова была жизнь наших моряков в этих казематах на краю света, в течение нескольких лет, особенно зим, среди всевозможных лишений – понятно для каждого. Один из офицеров, лейтенант Бошняк, здесь и скончался, не дождавшись торжества дела, для которого он с товарищами положил столько трудов.
Противоположный берег Амура, который тут около двух верст ширины, горист и покрыт лесом.
Отправившись из Николаевска в двух барказах, мы некоторое время плыли по лиману реки благополучно, но к вечеру ветер усилился, подняв волнение, заставившее нас простоять несколько часов на мели, которая вследствие периодической прибыли и убыли воды постепенно сначала обсохла, а потом снова покрылась водой, подняв ваши барказы; явление это очень удивляло солдат. Ветер, между тем, значительно стих и мы могли бы двинуться далее, но, за темнотой потеряв направление, не знали в которую сторону плыть; можно было выплыть в открытое море.
На наше счастье блеснувший в дали огонек указал нам путь; по крайней мере, мы могли пристать к берегу, где были люди, и узнать куда нам направиться, чтобы попасть в Петровский пост.
Проплыв несколько времени, мы услышали вдали лай собак и, чрез полчаса усиленной гребли, увидели огни гилякского селения, близь которого и остановились. Оказалось, что мы находимся на острове, около левого берега реки, как и следовало, но вернулись несколько назад. У гиляков мы купили немного рыбы, но дело остановилось было за дровами, которые однако же нашлись в виде обломков корабля, недавно здесь разбившегося. Как я потом узнал, это был бриг Российско-Американской компании «Шелихов» (фамилия одного из первоначальных учредителей компании).
Гиляки были одеты в синие китайчатые (бумажная, довольно плотная материя), вроде подрясников, халаты; их черные волосы заплетены в косы; лица у них не безобразны, но издаваемый их одеждой запах испорченной рыбы отвратителен. Они, по-видимому, большие торгаши, настойчиво предлагали нам на продажу разные вещи, вероятно подобранные с вышеупомянутого корабля.
Устроившись на ночлег, я не мог однако же долго заснуть, потому что вокруг барказов ходили огромные белуги [белухи?] и своими вздохами при выпускании воды не давали покоя. Их фосфорический след в воде был виден возле самых барказов, так как при береге было глубоко и на две сажени от него было столько же глубины. Днем белуги так близко не подходили.
На другой день к вечеру мы пришли в Петровский пост, или, как его также называли, Петровское зимовье, находившийся на одном из островов, лежащих у левого берега реки, уже совсем на взморье. Остров этот, равно как и другие здесь имеющиеся, был плоский, песчаный, где рос только можжевельник и кое-какая трава, в том числе одна, называемая шикша, имевшая черные мелкие ягоды.
В Петровском зимовье было тоже три или четыре домика, из которых в одном помещался Г. И. Невельской с своей супругой, молодой и прекрасной; в другом жил капитан-лейтенант Бочманов, тоже женатый.
Как известно, Г. И. Невельской первый прошел Татарским проливом, доказав, что Сахалин не полуостров, как ранее того полагали, но остров.
Им, при помощи нескольких офицеров, были сделаны промеры лимана Амура и опись всех ближайших берегов в Татарском проливе. Подняв русский флаг на устье Амура, он совершил первый акт присоединения Амурского края к России. Это было еще в 1849 или 1850-х годах.
В ожидании корабля для переезда в Аян я прожил в Петровске более недели, помещаясь в домике, занимаемом капитан-лейтенантом И. В. Фуругельм, бывшим в это время на службе в Российско-Американской компании, командуя одним из кораблей. Позже он был главным правителем колоний и губернатором Амурской области.
Всем проезжавшим в это время с Амура в Аян Г. И. Невельской оказывал гостеприимство, приглашая обедать до прихода корабля, на котором путники следовали далее; такое приглашение получил и я. От нечего делать я охотился на вальдшнепов, бывших здесь в великом множестве. Кажется, их привлекает сюда выше упомянутая мною ягода шикша, противного сладковатого вкуса, которою они отъедаются перед отлетом на юг.
Ранее моего отъезда в Аян в Петровске был генерал Н. Н. Муравьев, проезжавший тоже в Аян на пути в Иркутск, После обеда у Г. И. Невельского при мне был следующий разговор сего последнего с генералом. На вопрос, что делать, если к гилякам явятся за податью китайские чиновники и те придут с жалобой, генерал отвечал: «Скажите им, чтобы они гнали чиновников». «А если чиновники придут ко мне, –возразил Г. И. Невельской, – и будут говорить, что им сказали гиляки?» «Скажите, что ничего не знаете», – отвечал генерал, улыбаясь.
Отъезжая из Петровска, генерал некоторых обнял и целовал, другим подставлял свою щеку или ограничивался кивком головы, но на одного штурманского офицера, с совершенно седыми волосами, но не очень старого по лицу и очень красивого, не обратил никакого внимания, хотя тот все время стоял навытяжку без фуражки. После я узнал, что офицер этот в молодости совершил убийство одного служащего в Петропавловске (в Камчатке), совместно с его женой, с которою был в близких отношениях. Оба они были сосланы в каторжные работы, но по ходатайству генерала Н. Н. Муравьева были помилованы с возвращением прав состояния.
Прощаясь со мной, генерал тоже дал поцеловать свою щеку, сказав при этом: «Прощайте, любезный Б–в, служите в Ситхе хорошо, не посрамите И. И. (Запольскаго), а там можно будет вас и наградить». Действительно, он наградил меня, позволив впоследствии отправиться из Ситхи в кругосветное плавание.
По Охотскому морю никогда еще не плавало столько кораблей, как в лето и осень 1854 года. Пока я был в Петровске, всего дней десять, туда приходило три корабля: паровая шкуна Восток, на которой уехал Н. Н. Муравьев; транспорт «Иртыш» или «Байкал», хорошо не помню, но командиром был очень молотой капитан-лейтенант Чихачев, которого я видел у Г. И. Невельского и получил позволение посмотреть его судно. Третий корабль был «Князь Меншиков», Российско-Американской компании, пришедший за мной и моей командой.
Отправив солдат на корабль, я поехал на него уже вечером, вместе с капитаном его, штурманским офицером Бенземан.
Ночь была темная, но совершенно тихая; место, где стоял корабль на рейде, обозначалось только маленьким огоньком от фонаря, поднятого на мачту. Вскоре по прибытии на корабль, вследствие бывшей большой зыби, меня укачало и я лег в койку. Проснувшись ночью, я услышал какой-то шум – переборки кают скрипели так, как будто их ломают; все вещи двигались то в одну, то в другую сторону. Корабль качало, накренив на один бок; по временам он вздрагивал под ударами волн.
Полагая, что с кораблем происходит что-нибудь особенное и мы находимся в опасности, я поторопился выйти на палубу. Ночь была ясная, звездная; паруса вздулись от свежего ветра, на палубе не происходило никаких работ и все были покойны. Подошедший капитан сказал, что все идет как нельзя лучше, корабль имеет попутный ветер и отличный ход и что завтра к обеду будем в Аяне. Таков был опыт моего первого плавания по морю на корабле, после чего я не обращал уже внимания на эти казавшиеся опасными явления.
Действительно, около четырех часов вечера мы вошли в аянскую бухту, довольно глубокую, т. е. вдавшуюся в берег и защищенную с трех сторон высокими горами. Поселение Аян стоит в конце бухты, при впадении в нее небольшой речки.
Начальник порта, капитан-лейтенант Кашеваров, любезно пригласил меня ежедневно у него обедать до отъезда в Ситху. В это время у него собиралось разнообразное общество, состоявшее из лиц, проезжавших через Аян, на пути в Якутск и Камчатку, а также капитанов кораблей, преимущественно американских китоловов, стоявших в порте.
Товарищ мой, Глен, прибывший сюда ранее, уже успел побывать в экспедиции, снаряженной генералом Н. Н. Муравьевым для захвата английских и французских китоловных кораблей, находившихся, как полагали, около Шантарских островов, несколько южнее Аяна. Как известно, в это время началась уже Крымская война.
На корабль Российско-Американской компании «Камчатка», имевший восемь двенадцатифунтовых коротких пушек, была посажена прибывшая с Гленом в Аян команда солдат; кажется, кроме Глена, на корабле был еще офицер, адъютант генерала Н. Н. Муравьева, Буссе.
Несколько дней «Камчатка» крейсировала возле этих островов, повстречались только американские китоловные корабли, неприятельских же не оказалось.
В Аяне все постройки принадлежали Российско-Американской компании, из правительственных же учреждений была только почта. Как известно, в летнее время из Якутска в Камчатку почта перевозилась тогда на лошадях и оленях, в сумах, перекинутых на седлах. Все ехавшие по этому пути, даже дамы, должны были совершать эту длинную дорогу верхом. В зимнее время из Якутска в Аян почта перевозилась так же, но отсюда в Камчатку на собаках.
Собаки эти, ненужные летом, содержались на разных станциях этого пути, в том числе и в Аяне. Их тут было несколько сотен, привязанных к кольям попарно, по берегу речки. Худые и злющие, они постоянно дрались, поднимая визг и вой, усиливавшийся перед выдачей корма, особенно, когда его несли для раздачи; тут поднимался невообразимый концерт. Кормили собак сушеной рыбой (юколой) и настолько, чтобы они лишь не умирали от голода. Зимой собаки получали полную, по возможности, порцию корма, иначе они не были бы в силах пробегать пятидесяти-верстные станции – с тяжелыми нартами (узкие, длинные сани). На станциях делался запас рыбы сушеной (юколы) и квашеной; эта последняя, по-видимому, приготовлялась тем же способом, как готовится некоторый сырой корм для скота (силосование), т. е. в глубоких ямах, с гнетом и преграждением по возможности доступа воздуху, при чем рыба не разлагается, но несколько высыхает.
2-го сентября корабль «Камчатка» вышел из Аяна в Ситху: на нем находилась большая часть назначенной туда команды и мы, офицеры; остальная часть солдат была посажена на корабль «Князь Меншиков», оставивший Аян несколько позже.
В то время, как в Охотском море происходило такое усиленное движение кораблей (июль, август и сентябрь), англо-французская эскадра в числе шести паровых судов крейсировала у берегов Камчатки. [Неточно: из шести кораблей эскадры пароход был только один; длительного крейсерства не было, был штурм Петропавловска.] Им удалось взять там два русских корабля (российско-американской компании корабль «Ситха» и финляндского китолова), но они могли забрать еще более, если бы зашли в это время в Аян. В заливе Де-Кастри они нашли бы тогда фрегат «Диану».
Между тем, потерпев, кажется, в половине августа, поражение в Камчатке, при чем был убит или застрелился сам один из союзных адмиралов, неприятели ни до, ни после этого ничего не предприняли. [* Об отражении англо-французов от Камчатки см. Воспоминания контр-адмирала А. П. Арбузова в «Русской Старине» 1870 г., том I, издание третье, стр. 304–319.]
Весной, в 1855 году, они вновь явились в Камчатку, но тогда уже все наши суда и все управление из Петропавловского порта были переведены в Николаевск-на-Амуре. Затем, в июне месяце, неприятельская эскадра в том же числе судов зашла в залив Де-Кастри; но тут не было наших кораблей, находившийся же баталион солдат и сотня казаков, при двух горных пушках, были скрыты в хорошо замаскированной траншее. Здесь произошло дело мало кому известное, почему я приведу рассказ о нем одного из участников (офицера линейного баталиона Чаусова, бывшего потом в Ситхе), насколько он сохранился в моей памяти.
Неприятельские корабли, разместившись в заливе, послали к берегу шлюпки с десантом. Сколько было шлюпок, я не помню, но напуганные при высадке в Камчатке союзники не решились бы послать здесь мало людей. Когда шлюпки подошли на верный ружейный выстрел (у нас ружья были гладкоствольные, кремневые), с берега был сделан залп из пушек и ружей всех бывших в строю людей. У неприятелей сделалось большое замешательство, две шлюпки были разбиты и все остальные спешили повернуть от берега, с которого между тем продолжалась учащенная стрельба из пушек и ружей, до тех пор пока она могла наносить вред. Когда шлюпки подошли к кораблям, с этих последних началась пальба из пушек разрывными снарядами, которые, однако ж, не причинили никакого вреда. Пальба окончилась вечером, но возобновилась утром на другой день и т. д.; в течение двух недель, и даже более, неприятели ежедневно с восьми часов утра до заката солнца производили бомбардирование берега.
По прекращении стрельбы на неприятельских кораблях играла музыка, у нас же на берегу раздавались песни составленного из солдат и казаков хора. Во время бомбардировки людей отводили в места, защищенные от выстрелов, почему, насколько помню, всех раненых было не более десяти человек, из которых несколько человек умерло. По словам офицера Чаусова, разбитых деревьев на берегу было очень много. Оставив Де-Кастри, союзники заходили к нам в Ситху, чтобы узнать, где находятся русские военные корабли; по-видимому, им тогда еще не было известно о существовании Николаевска.
Во время нашего плавания в Ситху, погода стояла не холодная, ветра были большею частью попутные, но довольно свежие. Несколько раз мне удавалось видеть очень близко китов; они имеют повадку идти рядом с кораблем, как бы вперегонку, то скрываясь под водой, то показываясь на поверхности моря, чтобы выпустить из отверстия, имеющегося на голове, воду в виде мелких брызг. Говорят, что при этом распространяется невыносимое зловоние, происходящее вероятно от того, что в имеющихся у китов в пасти пластинках (китовый ус) остается и потом разлагается много мелкой рыбы и моллюсков, которыми они питаются.
2-го октября 1854 г., утром, по вычислению капитана нашего корабля, мы были при входе в Ситхинский залив, но за туманом были видны только низы каких-то черных скал. Наконец туман настолько рассеялся, что оказалось возможным опознать берега, как по виду некоторых уже известных капитану скал, так и по расположению их, определенному по компасу. Тогда корабль был направлен в залив, где вызванный выстрелами из пушки буксирный пароход ввел нас в гавань.
Алексей Евг. Баранов.