Всеподданнейший отчет генерал-адъютанта графа Путятина... Часть 5

Три или четыре предшествовавшие свиданию дни посвящены были определению церемониала, которым должно было сопровождаться самое свидание. губернатор настаивал, чтобы соблюдены были те же условия церемониала, какими сопровождался прием Резанова, но я возразил, что настоящее посольство предпринято в больших против прежнего размерах, и предложил значительные изменения, которые и были приняты. Я счел нужным действовать в этом случае с некоторою настойчивостию и выговорить сколько можно более прав: ибо по обычаю этого народа пример служит правилом на будущее время.
По совершении архимандритом Аввакумом Божественной службы мы на девяти шлюпках двинулись к городу, при звуках музыки, игравшей наш народный гимн.[Далее]
Следуя к городу мимо берегов залива, мы имели случай подробно осмотреть местность этого превосходного во всех отношениях порта. Приглубые берега его представляют отличные якорные места для судов всякого рода, а высоты — большие средства к защите города от неприятеля. В то же время, глядя на японские батареи, где пушки стояли на старых станках или лежали вовсе без станков, мы могли сделать безошибочное заключение о жалком состоянии военного искусства в Японии. Берега эти не выдержали бы нападения самой незначительной силы с моря (*).(*М. Сб. 1836, № 1, оф. стр. 202: Описание Нагасакского порта; и № 8, н. оф. стр. 300: О Нагасакских укреплениях.)
На берегу, предшествуемый флагом и сопровождаемый почетным караулом из матросов, я со свитою из командиров судов и прочих офицеров и гражданских лиц, при звуках той же музыки, прошел пешком, до губернаторского дома, отстоящего недалеко от пристани.
Навстречу мне высланы были почетные лица города, которые ввели меня и свиту в приемную залу, а караул расположен был на дворе (**). (** М. Сб. 1855 г. № 9, отдел I, н. оф., стр. 14: Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов. Статья г. Гончарова.) После размена первых учтивостей я вручил губернатору письмо от г. Государственного Канцлера графа Нессельроде в Японский Верховный Совет, а губернатор прочел мне полученное им из Едо повеление, в коем разрешалось ему принять письмо и вместе с тем уведомить меня, что ответ на оное в скором времени последовать не может. На мои возражения против такого решения, губернатор приводил разные причины, между прочим ссылался на значительность расстояния Нагасаки от Едо, медленность сообщений, а равно и то, что ответ на письмо, по важности и неожиданности дела, за коим я прибыл в Японию, вероятно потребует значительного времени для основательного обсуждения.
Тогда я спросил губернатора, не признает ли он за лучшее если я, для ускорения дела, отправлюсь сам с судами прямо в Едо и буду сноситься непосредственно с Верховным Советом. Губернатор, сохранявший доселе в речах и приемах важность своего сана, неожиданно изменился при моем вопросе и мягким тоном возразил, что «сколько правительству приятен был мой поступок т. е., что я прибыл не в Едо, а в Нагасаки, столько японскому глазу будет больно видеть иностранные суда в столице». Я воспользовался этим обстоятельством и заметил, что от японского правительства будет зависеть, сообщением скорого ответа на привезенное мною письмо, удержать меня в Нагасаки. Губернатор обещал представить об этом на благоусмотрение высшей власти и обнадежил меня получением по возможности скорого ответа. Затем свидание кончилось, губернатор уклонился от дальнейших с моей стороны вопросов, на которые, вероятно, без разрешения из Едо затруднился бы ответами.
Между тем возвратившийся 14 сентября из Шанхая транспорт «Князь Меншиков» привез первые известия об ожидаемом разрыве с Турцией, Францией и Англией. Это известие отчасти изменило мои планы насчет будущего плавания вверенного мне отряда. Китайские порта, в которых я намеревался снабжаться провизиею и исправлять все наши нужды, в случае решительного разрыва были бы по превосходству военных сил Англии и Франции для нас недоступны, и потому я предположил избрать будущим местом нашего постоянного пребывания Сан-Франциско, как наиболее безопасный порт, в коем англичане не решились бы нарушить нейтральных прав. Так как положение дел в Европе, по полученным нами известиям, не обещало еще скорого наступления военных действий, то я счел нужным вторично отправить транспорт в Шанхай за новыми известиями, намереваясь с прочими судами идти туда же, для исправлений судов и за продовольствием на продолжительный переход до Калифорнии, — тотчас по получении «какого-либо решительного ответа из Едо и по прибытии из Татарского залива шкуны «Восток».
В октябре месяце нагасакский губернатор, уведомляя меня о доставлении привезенного мною письма по назначению, в то же время сообщил, что 14 августа скончался Сиогун, наместник Микадо, светский правитель Японии, и что одно это обстоятельство по необходимости должно повести за собой замедление ответа.
Изъявив ему в официальной записке прискорбие от имени Российского Правительства в понесенной Япониею потере, я в другой записке возразил, что несмотря на важность этого печального события, ход дел в таком обширном государстве, как Япония, вероятно остановиться не может, и что если это событие не помешало Верховному Совету определить церемониал принятия от меня письма, то конечно оно не воспрепятствует сообщить мне обстоятельный ответ. Вместе с тем я вновь дал понять губернатору, что если в предположенный мною шестинедельный срок со времени вручения письма не получу ответа, то буду действовать по своему усмотрению, сообразно с данными мне инструкциями.
Наконец 7 ноября явились губернаторские чиновники, с письменным лаконическим извещением, что из Едо прибудут в Нагасаки для переговоров со мною два важные сановника. Так как прибытия этих лиц ранее месяца ожидать было нельзя, то я счел бесполезным оставаться долее в Нагасаки и 11 Ноября отправился в Шанхай. По привезенным вторично транспортом «Князь Меншиков» известиям о ходе политических обстоятельств в Европе, посещение этого порта не представляло еще опасности, между прочим и потому, что находившиеся там морские неприятельские силы были не сильнее нашего отряда. Мне предстояло разменять там наши кредитивы, возобновить запас угля и других морских припасов, также провизии, и особенно исправить некоторые повреждения на шкуне «Восток», возвратившейся 3 ноября из Татарского пролива, по удовлетворительном исполнении возложенного на нее поручения.
По причине узкости фарватера реки Янсекиянга, в которую большие суда могут входить только с помощию большого парохода, я, после трехдневного благополучного перехода от Нагасаки, 14 ноября остановился с отрядом у расположенной в 40 милях от устья Янсекиянга группы островов East-saddle, где останавливались во время англо-китайской войны английские военные суда, — и в тот же день отправился на шкуне «Восток», с некоторыми офицерами, по рекам Янсекиянгу и Вусунг в Шанхай, чтобы сделать распоряжение о снабжении судов всем нужным, о введении шкуны в док для исправления повреждений, также и для собрания новых сведений о положении дел в Европе и Китае. Здесь я получил присланное с ост-индской почтой предписание Морского Министерства, извещавшее меня о том, что, с Высочайшего разрешения, фрегат «Диана», назначенный на смену фрегата «Паллада», вышел из Кронштадта в октябре месяце и направляется кругом Америки на Сандвичевы острова. Получив вместе с тем известие о крейсерующей у западных берегов Америки английской эскадре, я должен был отказаться от намерения идти в Сан-Франциско и потому немедленно послал, чрез американского консула в Шанхае, предписание командиру фрегата «Диана» соединиться с отрядом в Татарском проливе, во вновь открытой на Азиатском берегу гавани, куда располагал прийти весною, ко времени очищения пролива от льда. Европейские газеты наполнены были известиями объявления Турцией войны России и об ожидаемом разрыве последней с Францией и Англией.
Что касается до междоусобной войны в Китае, то мы сами, находясь на театре военных действий, были отчасти очевидцами сражений между инсургентами, которые заперлись в стенах Шанхая, и богдыханскими войсками, расположившимися лагерем около города (*). (* М. Сб. 1855 г. № 10 отдел I, н. оф. стр. 299: Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов. Статья II. Ив. Гончарова.) Несмотря на то, что правитель Шанхайского округа, имея в своем распоряжении несколько военных, приобретенных у европейцев и американцев судов, также джонок, действовал в одно время с реки и с сухого пути, усилия его овладеть городом и вытеснить инсургентов не имели никакого успеха. При нас сделан был сильный приступ с реки, но инсургенты отразили противников с уроном, взорвав несколько джонок на воздух. Всякий день с утра до вечера происходила пальба с обеих сторон, впрочем для той и другой стороны безвредная. Войска претендента были лучше, бодрее на вид и приличнее одеты, нежели богдыханские солдаты, состоявшие, сколько я мог видеть, из толпы худо дисциплированной, жалкой сволочи. Лагерь их представлял картину шумного и пестрого базара, а солдаты толпу негодных бродяг, не имеющих вовсе военного вида. Инсургенты свободно выходили из города в европейский квартал и снабжались в изобилии через городскую стену всеми предметами продовольствия без всякой помехи.
Европейская часть города, расположенная по реке Вусунгу, вне Шанхайской стены, была в то время неприкосновенна для обеих сторон, благодаря конечно присутствию английских, французских и американских военных судов. Впоследствии однако же я узнал, что после нашего ухода европейские негоцианты, вследствие неоднократных вторжений бродяг в город, не считали уже себя в безопасности и должны были прибегнуть для защиты себя и своей собственности к оружию.
Французский полномочный в Китае Бурбулон во время нашего пребывания в Шанхае совершил на французском военном пароходе поездку по реке Янсе-киянгу в Нанкин, чтобы видеться с претендентом Тайпин-Ваном и узнать его намерения в отношении к европейцам, в случае если ему удастся взять верх над Манжурскою партиею. Тайпин-Ван предложил столь унизительный церемониал, которым должна была сопровождаться аудиенция, что Бурбулон уклонился от нее и предпочел видеться с его министром. Сей последний объявил, что Тайпин-Ван получил свыше призвание истребить Манжуров и покорить «весь свет», разумея, вероятно, под этим земли, подвластные Китаю и лежащие за большой Китайскою стеною, и что до европейцев ему мало дела. К этому министр присовокупил, что инсургенты, как христиане, считают себя братьями европейцев. Между книгами действительно найдены были у инсургентов брошюры, изданные живущими в Китае протестантами, а также несколько христианских толкований, составленных в прежния времена иезуитами.
Все эти смуты не могли не отразиться и на торговле, которая, как я имел случай упомянуть выше, достигла здесь колоссальных размеров. Многие китайские купцы удалились от театра военных действий, и торговля значительно упала.
Привоз и отвоз товаров однако же продолжался, хотя с меньшею живостию, причем европейские и американские купцы не считали нужным подчиняться таможенным правилам, установленным Нанкинским трактатом, несмотря на жалобы китайского правительства, лишавшегося от этого значительных доходов. Разборы этих жалоб и удовлетворение по ним оставлены были консулами до окончания беспорядков, которым не предвиделось конца. Торговля опиумом шла своим чередом: в 16 милях от Шанхая стоял целый флот английских и американских судов, содержавших склады этой отравы, которая тайно, в розницу перевозилась на берег и сбывалась на наличные деньги.
Европейские и американские купцы, пользуясь смутными обстоятельствами, производили весьма выгодные обороты звонкою монетою, которую сосредоточили в своих руках, и выдавали испанский таллер по 7 шиллингов 8 пенс., тогда как в публичном обращении он стоил только 4 шиллинга 2 пенса. Во избежание значительных потерь от этого высокого курса звонкой монеты я разменял только небольшую часть наших лондонских кредитивов и взял самые необходимые запасы для судов; между прочим некоторое количество угля, продававшегося по 10 ф. ст. за тон, отпущено мне было, по обязательности коммодора Перри, из склада, назначенного для американских военных судов, по сходной цене, а именно по 16 таллеров за тон.
Не предвидя на долгое время возможности сноситься с С.-Петербургом, я счел за нужное отправить в начале декабря лейтенанта Кроуна курьером чрез Гон-Конг и Ост-Индию с донесениями, описями разных мест и картами, составленными трудами офицеров отряда, с образчиками некоторых китайских товаров и другими результатами нашего путешествия, а также и с извещением об открытии копей каменного угля на острове Сахалине.
По окончании исправлений на шкуне «Восток», произведенных отчасти нашими мастеровыми с фрегата «Паллада», окрашения подводной части и вывода ее из дока, я прибыл вскоре к островам East-Saddle и 17-го декабря со всеми четырьмя судами отправился обратно в Нагасаки, куда благополучно прибыл 22-го того же месяца.
Перед уходом из Японии я объявил нагасакскому губернатору, что если по возвращении в Нагасаки не застану там назначенных для переговоров со мною полномочных, то не теряя времени должен буду идти в Едо; осведомись же, что полномочных еще не было, я отдал приказание готовиться к отплытию, и только когда уже подняты были гребные суда и японцам не оставалось никаких сомнений насчет действительности моих намерений, они объявили, что полномочные прибыли.
31-го декабря назначено было первое свидание, которое сопровождалось большею с обеих сторон торжественностию, нежели свидание с губернатором: при мне был многочисленный караул и свита; сверх того при съезде с фрегата произведено было с него и с корвета, в честь нашего флага, по двадцати одному пушечному выстрелу. Японцы приняли меня в самых нарядных одеждах, о которых дают верное понятие гравюры, приложенные к сочинению о Японии Зибольда; на пристани и у дома, где происходило свидание, расставлены были солдаты, не имеющие, по наружному виду, ничего общего с тем, что мы привыкли понимать под этим именем.
В помощь двум главным полномочным присланы были еще два сановника, и значительная свита, по-видимому, для того, чтобы придать более важности делу, ибо в самых переговорах участвовали только два главные лица.
Все первое свидание прошло в размене учтивостей и изъявлениях дружбы; напрасно я пытался склонить разговор к цели моего прибытия: японцы объявили, что, по обычаю их страны, при первом свидании должно ограничиться личным знакомством и все речи о делах откладываются до другого времени. Затем они угостили нас обедом в японском вкусе, причем оба полномочные обедали вместе с нами, а другие два, и также оба губернатора, прежний и прибывший ему на смену новый, удалились в другие покои (*). (*М. Сб. 1855 г. № 11, н. оф. стр. 63: Русские в Японии в конце 1853 н в начале 1854 годов. Статья ІІІ-я, г. Гончарова.)
Старшие полномочные, по имени Тсу-Тсуй-Хизе-но и Ковадзи-Сойемон-но, в образе мыслей, выражениях, вежливости и внимании к нам мало чем отличались от образованных европейцев. Особенно второй из них, своим бойким здравым умом и искусной диалектикой был бы замечательным лицом во всяком европейском обществе; оба они, а за ними губернаторы и прочие чиновники, старались осыпать нас знаками утонченной вежливости, радушия и гостеприимства. Мы имели случай вполне удостовериться, что японцы, по описаниям путешественников, не напрасно считаются самой образованной нацией из всех народов крайнего востока. В остальные дни нашего пребывания в Нагасаки, они не изменяли своего обхождения с нами, выражая тем, по их словам, искренность намерений Японского правительства вступить в дружеские связи с нашим.
Из всего этого можно было заключить, что японцы решились уступить времени и обстоятельствам, убедясь в невозможности противиться влиянию иностранцев, и по-видимому желали только отдалить время этого сближения.
Полномочные однако же уступали моим требованиям, большею частию после продолжительных возражений, и уступки эти нередко были сопряжены с отступлениями от старых обычаев, на что конечно эти лица имели разрешение от правительства, так например они не только беспрекословно, но с видимым удовольствием приняли мое приглашение посетить фрегат. Судя по тому, что губернатор никак не решался отдать мне визит, это посещение важными сановниками иностранного судна должно отнести к весьма замечательным и, сколько известно из описаний, небывалым событиям, по крайней мере в новые времена.
Еще до отъезда моего в Китай, губернатор получил из Едо позволение принять от меня подарки, которые и были сделаны: ему, старшим при нем чиновникам или баниосам и всем тем из его подчиненных, которые несли какие нибудь обязанности в сношениях с нами, по снабжению судов провизией, водой и т. п. В свою очередь полномочные, при вторичном свидании, угостив нас парадным обедом от имени своего Государя, вручили мне и всем офицерам и гражданским чиновникам подарки, от его же имени, состоящие из шелковых материй, шелковой ваты, фарфоровых чашек, а для команды отпущено было 100 мешков риса, 1 000 ящиков сои (*) и 20 свиней. Кроме этих обыкновенно делаемых Сиогуном всем иностранцам подарков, полномочные, в день посещения фрегата, привезли мне множество подарков от себя, конечно с разрешения правительства, состоявших из лакированных вещей, с золотыми украшениями, и между прочим из дорогой сабли, с отлично выделанным клинком (**).
(*) Подливка из бобов, употребляемая для приправы кушаньев, особенно рыбы. Ящик содержит 6 глиняных банок, величиною с бутылку.
(**) Японские сабли испытываются при казни преступников. Эта имеет клеймо высокого достоинства — означающее, что она срубила три головы.
Полномочные заметили при этом, что подарок сабли, по их понятиям, служит выражением крайней приязни, и опять намекмули на то, что как подарок этот сделан по внушению их правительства, то мы можем заключить из этого об отношениях их правительства к нашему. Сохранившаяся часть подарков, за исключением сабли, представленной мною через курьера Его Императорскому Высочеству Государю Великому Князю Константину Николаевичу, оставлена мною на устье Амура для доставления при первом удобном случае в С.-Петербург. Я, в свою очередь отдарив приличным образом полномочных, передал им также подарки для поднесения Сиогуну, или светскому правителю Японии, состоявшие из нескольких кусков богатой золотой парчи и глазета, из больших зеркал, бронзовых столовых часов, цветных ваз и ковров.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ