callmycow

Три или четыре предшествовавшие свиданию дни посвящены были определению церемониала, которым должно было сопровождаться самое свидание. губернатор настаивал, чтобы соблюдены были те же условия церемониала, какими сопровождался прием Резанова, но я возразил, что настоящее посольство предпринято в больших против прежнего размерах, и предложил значительные изменения, которые и были приняты. Я счел нужным действовать в этом случае с некоторою настойчивостию и выговорить сколько можно более прав: ибо по обычаю этого народа пример служит правилом на будущее время.
По совершении архимандритом Аввакумом Божественной службы мы на девяти шлюпках двинулись к городу, при звуках музыки, игравшей наш народный гимн.[Далее]
Следуя к городу мимо берегов залива, мы имели случай подробно осмотреть местность этого превосходного во всех отношениях порта. Приглубые берега его представляют отличные якорные места для судов всякого рода, а высоты — большие средства к защите города от неприятеля. В то же время, глядя на японские батареи, где пушки стояли на старых станках или лежали вовсе без станков, мы могли сделать безошибочное заключение о жалком состоянии военного искусства в Японии. Берега эти не выдержали бы нападения самой незначительной силы с моря (*).(*М. Сб. 1836, № 1, оф. стр. 202: Описание Нагасакского порта; и № 8, н. оф. стр. 300: О Нагасакских укреплениях.)
На берегу, предшествуемый флагом и сопровождаемый почетным караулом из матросов, я со свитою из командиров судов и прочих офицеров и гражданских лиц, при звуках той же музыки, прошел пешком, до губернаторского дома, отстоящего недалеко от пристани.
Навстречу мне высланы были почетные лица города, которые ввели меня и свиту в приемную залу, а караул расположен был на дворе (**). (** М. Сб. 1855 г. № 9, отдел I, н. оф., стр. 14: Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов. Статья г. Гончарова.) После размена первых учтивостей я вручил губернатору письмо от г. Государственного Канцлера графа Нессельроде в Японский Верховный Совет, а губернатор прочел мне полученное им из Едо повеление, в коем разрешалось ему принять письмо и вместе с тем уведомить меня, что ответ на оное в скором времени последовать не может. На мои возражения против такого решения, губернатор приводил разные причины, между прочим ссылался на значительность расстояния Нагасаки от Едо, медленность сообщений, а равно и то, что ответ на письмо, по важности и неожиданности дела, за коим я прибыл в Японию, вероятно потребует значительного времени для основательного обсуждения.
Тогда я спросил губернатора, не признает ли он за лучшее если я, для ускорения дела, отправлюсь сам с судами прямо в Едо и буду сноситься непосредственно с Верховным Советом. Губернатор, сохранявший доселе в речах и приемах важность своего сана, неожиданно изменился при моем вопросе и мягким тоном возразил, что «сколько правительству приятен был мой поступок т. е., что я прибыл не в Едо, а в Нагасаки, столько японскому глазу будет больно видеть иностранные суда в столице». Я воспользовался этим обстоятельством и заметил, что от японского правительства будет зависеть, сообщением скорого ответа на привезенное мною письмо, удержать меня в Нагасаки. Губернатор обещал представить об этом на благоусмотрение высшей власти и обнадежил меня получением по возможности скорого ответа. Затем свидание кончилось, губернатор уклонился от дальнейших с моей стороны вопросов, на которые, вероятно, без разрешения из Едо затруднился бы ответами.
Между тем возвратившийся 14 сентября из Шанхая транспорт «Князь Меншиков» привез первые известия об ожидаемом разрыве с Турцией, Францией и Англией. Это известие отчасти изменило мои планы насчет будущего плавания вверенного мне отряда. Китайские порта, в которых я намеревался снабжаться провизиею и исправлять все наши нужды, в случае решительного разрыва были бы по превосходству военных сил Англии и Франции для нас недоступны, и потому я предположил избрать будущим местом нашего постоянного пребывания Сан-Франциско, как наиболее безопасный порт, в коем англичане не решились бы нарушить нейтральных прав. Так как положение дел в Европе, по полученным нами известиям, не обещало еще скорого наступления военных действий, то я счел нужным вторично отправить транспорт в Шанхай за новыми известиями, намереваясь с прочими судами идти туда же, для исправлений судов и за продовольствием на продолжительный переход до Калифорнии, — тотчас по получении «какого-либо решительного ответа из Едо и по прибытии из Татарского залива шкуны «Восток».
В октябре месяце нагасакский губернатор, уведомляя меня о доставлении привезенного мною письма по назначению, в то же время сообщил, что 14 августа скончался Сиогун, наместник Микадо, светский правитель Японии, и что одно это обстоятельство по необходимости должно повести за собой замедление ответа.
Изъявив ему в официальной записке прискорбие от имени Российского Правительства в понесенной Япониею потере, я в другой записке возразил, что несмотря на важность этого печального события, ход дел в таком обширном государстве, как Япония, вероятно остановиться не может, и что если это событие не помешало Верховному Совету определить церемониал принятия от меня письма, то конечно оно не воспрепятствует сообщить мне обстоятельный ответ. Вместе с тем я вновь дал понять губернатору, что если в предположенный мною шестинедельный срок со времени вручения письма не получу ответа, то буду действовать по своему усмотрению, сообразно с данными мне инструкциями.
Наконец 7 ноября явились губернаторские чиновники, с письменным лаконическим извещением, что из Едо прибудут в Нагасаки для переговоров со мною два важные сановника. Так как прибытия этих лиц ранее месяца ожидать было нельзя, то я счел бесполезным оставаться долее в Нагасаки и 11 Ноября отправился в Шанхай. По привезенным вторично транспортом «Князь Меншиков» известиям о ходе политических обстоятельств в Европе, посещение этого порта не представляло еще опасности, между прочим и потому, что находившиеся там морские неприятельские силы были не сильнее нашего отряда. Мне предстояло разменять там наши кредитивы, возобновить запас угля и других морских припасов, также провизии, и особенно исправить некоторые повреждения на шкуне «Восток», возвратившейся 3 ноября из Татарского пролива, по удовлетворительном исполнении возложенного на нее поручения.
По причине узкости фарватера реки Янсекиянга, в которую большие суда могут входить только с помощию большого парохода, я, после трехдневного благополучного перехода от Нагасаки, 14 ноября остановился с отрядом у расположенной в 40 милях от устья Янсекиянга группы островов East-saddle, где останавливались во время англо-китайской войны английские военные суда, — и в тот же день отправился на шкуне «Восток», с некоторыми офицерами, по рекам Янсекиянгу и Вусунг в Шанхай, чтобы сделать распоряжение о снабжении судов всем нужным, о введении шкуны в док для исправления повреждений, также и для собрания новых сведений о положении дел в Европе и Китае. Здесь я получил присланное с ост-индской почтой предписание Морского Министерства, извещавшее меня о том, что, с Высочайшего разрешения, фрегат «Диана», назначенный на смену фрегата «Паллада», вышел из Кронштадта в октябре месяце и направляется кругом Америки на Сандвичевы острова. Получив вместе с тем известие о крейсерующей у западных берегов Америки английской эскадре, я должен был отказаться от намерения идти в Сан-Франциско и потому немедленно послал, чрез американского консула в Шанхае, предписание командиру фрегата «Диана» соединиться с отрядом в Татарском проливе, во вновь открытой на Азиатском берегу гавани, куда располагал прийти весною, ко времени очищения пролива от льда. Европейские газеты наполнены были известиями объявления Турцией войны России и об ожидаемом разрыве последней с Францией и Англией.
Что касается до междоусобной войны в Китае, то мы сами, находясь на театре военных действий, были отчасти очевидцами сражений между инсургентами, которые заперлись в стенах Шанхая, и богдыханскими войсками, расположившимися лагерем около города (*). (* М. Сб. 1855 г. № 10 отдел I, н. оф. стр. 299: Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов. Статья II. Ив. Гончарова.) Несмотря на то, что правитель Шанхайского округа, имея в своем распоряжении несколько военных, приобретенных у европейцев и американцев судов, также джонок, действовал в одно время с реки и с сухого пути, усилия его овладеть городом и вытеснить инсургентов не имели никакого успеха. При нас сделан был сильный приступ с реки, но инсургенты отразили противников с уроном, взорвав несколько джонок на воздух. Всякий день с утра до вечера происходила пальба с обеих сторон, впрочем для той и другой стороны безвредная. Войска претендента были лучше, бодрее на вид и приличнее одеты, нежели богдыханские солдаты, состоявшие, сколько я мог видеть, из толпы худо дисциплированной, жалкой сволочи. Лагерь их представлял картину шумного и пестрого базара, а солдаты толпу негодных бродяг, не имеющих вовсе военного вида. Инсургенты свободно выходили из города в европейский квартал и снабжались в изобилии через городскую стену всеми предметами продовольствия без всякой помехи.
Европейская часть города, расположенная по реке Вусунгу, вне Шанхайской стены, была в то время неприкосновенна для обеих сторон, благодаря конечно присутствию английских, французских и американских военных судов. Впоследствии однако же я узнал, что после нашего ухода европейские негоцианты, вследствие неоднократных вторжений бродяг в город, не считали уже себя в безопасности и должны были прибегнуть для защиты себя и своей собственности к оружию.
Французский полномочный в Китае Бурбулон во время нашего пребывания в Шанхае совершил на французском военном пароходе поездку по реке Янсе-киянгу в Нанкин, чтобы видеться с претендентом Тайпин-Ваном и узнать его намерения в отношении к европейцам, в случае если ему удастся взять верх над Манжурскою партиею. Тайпин-Ван предложил столь унизительный церемониал, которым должна была сопровождаться аудиенция, что Бурбулон уклонился от нее и предпочел видеться с его министром. Сей последний объявил, что Тайпин-Ван получил свыше призвание истребить Манжуров и покорить «весь свет», разумея, вероятно, под этим земли, подвластные Китаю и лежащие за большой Китайскою стеною, и что до европейцев ему мало дела. К этому министр присовокупил, что инсургенты, как христиане, считают себя братьями европейцев. Между книгами действительно найдены были у инсургентов брошюры, изданные живущими в Китае протестантами, а также несколько христианских толкований, составленных в прежния времена иезуитами.
Все эти смуты не могли не отразиться и на торговле, которая, как я имел случай упомянуть выше, достигла здесь колоссальных размеров. Многие китайские купцы удалились от театра военных действий, и торговля значительно упала.
Привоз и отвоз товаров однако же продолжался, хотя с меньшею живостию, причем европейские и американские купцы не считали нужным подчиняться таможенным правилам, установленным Нанкинским трактатом, несмотря на жалобы китайского правительства, лишавшегося от этого значительных доходов. Разборы этих жалоб и удовлетворение по ним оставлены были консулами до окончания беспорядков, которым не предвиделось конца. Торговля опиумом шла своим чередом: в 16 милях от Шанхая стоял целый флот английских и американских судов, содержавших склады этой отравы, которая тайно, в розницу перевозилась на берег и сбывалась на наличные деньги.
Европейские и американские купцы, пользуясь смутными обстоятельствами, производили весьма выгодные обороты звонкою монетою, которую сосредоточили в своих руках, и выдавали испанский таллер по 7 шиллингов 8 пенс., тогда как в публичном обращении он стоил только 4 шиллинга 2 пенса. Во избежание значительных потерь от этого высокого курса звонкой монеты я разменял только небольшую часть наших лондонских кредитивов и взял самые необходимые запасы для судов; между прочим некоторое количество угля, продававшегося по 10 ф. ст. за тон, отпущено мне было, по обязательности коммодора Перри, из склада, назначенного для американских военных судов, по сходной цене, а именно по 16 таллеров за тон.
Не предвидя на долгое время возможности сноситься с С.-Петербургом, я счел за нужное отправить в начале декабря лейтенанта Кроуна курьером чрез Гон-Конг и Ост-Индию с донесениями, описями разных мест и картами, составленными трудами офицеров отряда, с образчиками некоторых китайских товаров и другими результатами нашего путешествия, а также и с извещением об открытии копей каменного угля на острове Сахалине.
По окончании исправлений на шкуне «Восток», произведенных отчасти нашими мастеровыми с фрегата «Паллада», окрашения подводной части и вывода ее из дока, я прибыл вскоре к островам East-Saddle и 17-го декабря со всеми четырьмя судами отправился обратно в Нагасаки, куда благополучно прибыл 22-го того же месяца.
Перед уходом из Японии я объявил нагасакскому губернатору, что если по возвращении в Нагасаки не застану там назначенных для переговоров со мною полномочных, то не теряя времени должен буду идти в Едо; осведомись же, что полномочных еще не было, я отдал приказание готовиться к отплытию, и только когда уже подняты были гребные суда и японцам не оставалось никаких сомнений насчет действительности моих намерений, они объявили, что полномочные прибыли.
31-го декабря назначено было первое свидание, которое сопровождалось большею с обеих сторон торжественностию, нежели свидание с губернатором: при мне был многочисленный караул и свита; сверх того при съезде с фрегата произведено было с него и с корвета, в честь нашего флага, по двадцати одному пушечному выстрелу. Японцы приняли меня в самых нарядных одеждах, о которых дают верное понятие гравюры, приложенные к сочинению о Японии Зибольда; на пристани и у дома, где происходило свидание, расставлены были солдаты, не имеющие, по наружному виду, ничего общего с тем, что мы привыкли понимать под этим именем.
В помощь двум главным полномочным присланы были еще два сановника, и значительная свита, по-видимому, для того, чтобы придать более важности делу, ибо в самых переговорах участвовали только два главные лица.
Все первое свидание прошло в размене учтивостей и изъявлениях дружбы; напрасно я пытался склонить разговор к цели моего прибытия: японцы объявили, что, по обычаю их страны, при первом свидании должно ограничиться личным знакомством и все речи о делах откладываются до другого времени. Затем они угостили нас обедом в японском вкусе, причем оба полномочные обедали вместе с нами, а другие два, и также оба губернатора, прежний и прибывший ему на смену новый, удалились в другие покои (*). (*М. Сб. 1855 г. № 11, н. оф. стр. 63: Русские в Японии в конце 1853 н в начале 1854 годов. Статья ІІІ-я, г. Гончарова.)
Старшие полномочные, по имени Тсу-Тсуй-Хизе-но и Ковадзи-Сойемон-но, в образе мыслей, выражениях, вежливости и внимании к нам мало чем отличались от образованных европейцев. Особенно второй из них, своим бойким здравым умом и искусной диалектикой был бы замечательным лицом во всяком европейском обществе; оба они, а за ними губернаторы и прочие чиновники, старались осыпать нас знаками утонченной вежливости, радушия и гостеприимства. Мы имели случай вполне удостовериться, что японцы, по описаниям путешественников, не напрасно считаются самой образованной нацией из всех народов крайнего востока. В остальные дни нашего пребывания в Нагасаки, они не изменяли своего обхождения с нами, выражая тем, по их словам, искренность намерений Японского правительства вступить в дружеские связи с нашим.
Из всего этого можно было заключить, что японцы решились уступить времени и обстоятельствам, убедясь в невозможности противиться влиянию иностранцев, и по-видимому желали только отдалить время этого сближения.
Полномочные однако же уступали моим требованиям, большею частию после продолжительных возражений, и уступки эти нередко были сопряжены с отступлениями от старых обычаев, на что конечно эти лица имели разрешение от правительства, так например они не только беспрекословно, но с видимым удовольствием приняли мое приглашение посетить фрегат. Судя по тому, что губернатор никак не решался отдать мне визит, это посещение важными сановниками иностранного судна должно отнести к весьма замечательным и, сколько известно из описаний, небывалым событиям, по крайней мере в новые времена.
Еще до отъезда моего в Китай, губернатор получил из Едо позволение принять от меня подарки, которые и были сделаны: ему, старшим при нем чиновникам или баниосам и всем тем из его подчиненных, которые несли какие нибудь обязанности в сношениях с нами, по снабжению судов провизией, водой и т. п. В свою очередь полномочные, при вторичном свидании, угостив нас парадным обедом от имени своего Государя, вручили мне и всем офицерам и гражданским чиновникам подарки, от его же имени, состоящие из шелковых материй, шелковой ваты, фарфоровых чашек, а для команды отпущено было 100 мешков риса, 1 000 ящиков сои (*) и 20 свиней. Кроме этих обыкновенно делаемых Сиогуном всем иностранцам подарков, полномочные, в день посещения фрегата, привезли мне множество подарков от себя, конечно с разрешения правительства, состоявших из лакированных вещей, с золотыми украшениями, и между прочим из дорогой сабли, с отлично выделанным клинком (**).
(*) Подливка из бобов, употребляемая для приправы кушаньев, особенно рыбы. Ящик содержит 6 глиняных банок, величиною с бутылку.
(**) Японские сабли испытываются при казни преступников. Эта имеет клеймо высокого достоинства — означающее, что она срубила три головы.
Полномочные заметили при этом, что подарок сабли, по их понятиям, служит выражением крайней приязни, и опять намекмули на то, что как подарок этот сделан по внушению их правительства, то мы можем заключить из этого об отношениях их правительства к нашему. Сохранившаяся часть подарков, за исключением сабли, представленной мною через курьера Его Императорскому Высочеству Государю Великому Князю Константину Николаевичу, оставлена мною на устье Амура для доставления при первом удобном случае в С.-Петербург. Я, в свою очередь отдарив приличным образом полномочных, передал им также подарки для поднесения Сиогуну, или светскому правителю Японии, состоявшие из нескольких кусков богатой золотой парчи и глазета, из больших зеркал, бронзовых столовых часов, цветных ваз и ковров.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ