callmycow

Начну потихоньку переводить мемуары Бенёвского. Писал он их по-французски, и этот оригинал, говорят, еще хранится в Англии. Я не знаю, издавался ли он когда-либо. Изданы они впервые на английском, с которого и переведены потом на все языки, кроме, кажется, нашего. Как будто нам Август Карлович вовсе никто и никак.
Benyowsky, Maurice Auguste, comte de, 1746-1786. Memoirs and Travels of Mauritius Augustus, Count de Benyowsky ... Consisting of His Military Operations in Poland, His Exilie into Kamchatka, His Escape and Voyage from that Peninsula through the Northern Pacific Ocean, Touching at Japan and Formosa, to Canton in China, with an Account of the French Settlement He Was Appointed to Form Upon the Island of Madagascar. Written by Himself. Translated from the Original Manuscript [by William Nicholson] ... Dublin, P. Wogan [etc.] 1790.
Volume I: Page Turner - PDF (220.07 MB) - Bibliographic Record
Volume II: Page Turner - PDF (192.82 MB) - Bibliographic Record
http://hdl.loc.gov/loc.rbc/pre1801.14098v1.2
http://hdl.loc.gov/loc.rbc/pre1801.14098v2.2

Сам текст для перевода:
http://www.archive.org/stream/memoirsandtrave01olivgoog/memoirsandtrave01olivgoog_djvu.txt
Это с издания 1904 года, текст воспроизведен точно; дано огромное научно-исследовательское предисловие. Разумеется, ляпы распознавания есть, ну так я их сверяю по PDFу; а непонятные архаизмы – по французскому переводу. (Например, слово Chace – передается французским chasse.)
Дело будет долгое, урывочное. В первом томе 37 коротких глав, потом идет самое интересное – журнал плавания с Камчатки до Формозы. Во втором томе – Мадагаскар. С первым томом, если хватит духу, за полгода управлюсь.
Бенёвский, явно, человек живой фантазии, современник барона Мюнхгаузена. И убедительно подкрепляет свой рассказ множеством цифр, начиная с 17-ти ран на теле. (Но разве не воображение позволило ему совершить то, что он совершил?) Там дальше будет и история влюбленной дочки большерецкого губернатора, которой ссыльный барон преподавал музыку. (Где-то мы подобное встречали, а? Наверное, роман XVII века без этого был бы странен, как фильм начала 1990-х без постельной сцены.)
Я не утруждаюсь дешифровкой сибирских топонимов, искаженных бароном-полиглотом; если кто подскажет – спасибо.


Глава 1.

Я родился в Венгрии, в знатном роду, и служил, будучи не раз отмечен, польской республике, под чьими знаменами я имел неудачу быть взятым русскими в бою, когда получил семнадцать ран. Это прискорбное событие обрекло меня всяческим бедствиям, какие может причинить тирания. Меня кидали из одной тюрьмы в другую и наконец, осудили быть жалким каторжником. Приказом Русского Сената я был закован и препровожден в Тобольск, столицу Сибири, состоящую из пяти сотен домов, населенных русскими и татарами. Она лежит под горой, наверху которой – крепость, довлеющая городом и служащая жительством губернатору.
Гарнизон города обычно составляют два полка пехоты, три конных эскадрона и две-три сотни казаков. Губернатор Тобольска, граф Денис Иванович Чечерин (Count Denis Juanoviecz Csecserin) в равной мере наделенный человечностью и великодушием, в первый же день велел снять с меня оковы, предоставил жильё и простёр свое покровительство надо мной и г. Вибладтом (Wibladth), моим соратником по несчастью. Сей благородный человек был майором конфедерации, делил со мной все былые перипетии и теперь вот ссылку. Наибольшее благо, полученное от губернатора, была возможность пользоваться пером и бумагой, чтобы развеять уныние. О драгоценный инструмент, который может явить тень свободы там, где ее нет как таковой! О, дивный дар искусства, ценность которого поймет лишь тот, кто чувствовал Вашу потерю! Только с Вами я сохраню радость иметь рассудок; и Вашим посредством мои беды и заботы дойдут в будущее!
Я достиг Тобольска 20 января 1770 г. и пробыл там до 4 февраля, за это время благосклонность и забота губернатора позволили мне поправить здоровье и силы, укрепив дух в дальнейший путь. Губернатор, снабдив меня знаками своего благоволения (которые мы поровну разделили на пять моих попутчиков; нас сопровождали к месту назначения двадцать четыре казака под командой сотника), сообщил, что конвоиру велено обходиться с нами с добротой. Мы отправились из Тобольска на шестнадцати санях, то есть по два человека на сани, кроме командира, ехавшего особо. Первой остановкой была деревня Собулак (Sobulak), полностью татарская. Командир поселил нас всех вместе с собой и обещал, что так всю дорогу и будет. Обедали мы тоже с ним, а казаков могли использовать как прислугу, поскольку им было велено оказывать нам особое внимание. По его примеру весь отряд всеми средствами старался сделать нашу поездку столь комфортабельной, сколь можно ожидать в неволе.
5-го мы вышли из Юбалака (Jubalak), а в полдень сделали передышку у реки под названием Supkra, дабы освежить лошадей. Покуда отряд добывал фураж и провизию по соседним деревням, наш проводник рассказал, что сам он сын пленного шведского полковника, родился в Сибири, поступил в казаки и выслужился в сотники, что означает командир ста человек; что с самого начала карьеры всегда брался конвоировать ссыльных в Сибирь, поскольку ему в радость облегчать их страдания. Свободная и открытая речь этого офицера убеждала в его искрености, и то, что нас препровождает столь добродетельный и сострадательный человек, немало нас утешало. От Супкры мы продолжили путь по берегам реки Иртыш (Jrtiesh) и достигли городка Berenowzky. где заночевали. В городке жили два десятка ссыльных, они угостили нас рыбой. Эти бедняги уверяли, что в одной лишь Тобольской губернии живут более двадцати двух тысяч ссыльных, вынужденных добывать пропитание охотой. Из Береновского мы выехали 6-го и поздно ночью прибыли в Isirga, деревню домов в пятнадцать, населенных ссыльными. Один оказался венгр, бывший майор гусарского полка на русской службе, под командой генерала Хорвата, а сослали его за то, что он просил отставки, чтобы вернуться на родину. А был он дворянин из рода Ороч. Поскольку я разговаривал с беднягой по-венгерски и никто кроме нас не понимал ни слова, то ни чем не рискуя обо всем спрашивал, в том числе: почему никто из множества ссыльных, низведенных до крайних страданий, до сих пор не попытался бежать; на что он ответил, что большая группа товарищей уже пыталась бежать в Персию, но нарвалась на татар-ногайцев, ии все были убиты, и это был урок остальным не следовать примеру. Он мне назвал еще множество препятствий и убедил-таки в большой трудности побега из тобольской ссылки; я порадовался, что направляюсь на Камчатку, к морским берегам; впрочем, я убежден, что нет такого места, где товарищество решительных мужчин, воодушевленное любовью к независимости, не смогло бы обрести свободу.
7-го числа, миновав реку Isirga, мы прибыли в Juska, деревню, населенную татарами, которые потчевали нас кониной и кобыльим молоком. Чрезмерный холод, ветер, швырявший снег вихрями и тучами, вынудили командира остаться в деревне на четыре дня. Покинув ее рано утром 11-го, к полудню приехали к реке, которую преодолели вброд и подъехали к деревне Ahusca, на реке дого же названия, впадающей в Иртыш (Irtisck). Здесь переночевали, а на следующий день переехали в Тару (Tara), столице соименной области. Командир отряда провести несколько дней в этом городе, по суровости погоды и чтобы мы могли как следует отдохнуть и набраться сил в дальнейший путь, который предстояло проделать без саней. За время в Таре командир позволил нам свободно ходить по городу и даже по окрестностям; его дружественность дошла до того, что он подбил воеводу (Voivode) пригласить нас на обед, а впоследствии убедил кой-кого из горожан сделать нам подарки. А именно: зимнюю одежду и значительное количество бренди.
22-го мы наконец оставили Тару и, повторно перейдя Иртыш, достигли деревни Луки (Luky), населенной татарами; оттуда продолжили путь через бескрайний лес и высокие горы, где сильно измучились, и больше всех я, покрытый ранами. Дневные переходы были коротки, ночи мы проводили среди снегов, лошади не имели пищи иной, чем мох. 3-го апреля, остановившись на реке Омь, нашему взору предстала банда татар Барабутской орды (hord of Barabuts). Увидев их впервые, мы попросили командира дать нам оружие для обороны и немедленно вскочили на лошадей. Татары приблизились, мгновение созерцали нас затем проследовали мимо во всю скачь, не причинив обиды. Когда они ушли, мы пересекли Омь и продолжили путь до реки Juakra, на берегу которой разбили палатки. На рассвете, едва оседлав лошадей, мы увидели пеший отряд вооруженных людей, которые крикнули по-русски подождать их, и проводник велел нам так и сделать. Приблизившись, они приветствовали нас, затем, расспросив нашего командира, посочувствовали нам и сказали, что они и сами ссыльные в Сибири и что последние десять лет они живут охотой и рыбной ловлей. Их было шестьдесят три человека, и они явно собрались на какое-то дело. Наш командир, опасаясь неприятностей от такой компании, предложил разойтись своими дорогами, но они заставили его еще три дня стоять на месте.
Эти охотники, распробовав наш запас бренди, отпустили нас с большим сожалением; наконец кое-как от них отвязавшись, мы покинули реку Juakra и двинулись в Богородское, куда прибыли 11-го. У Богородского мы переехали реку Обь (Oby) и 17-го достигли Томска (Tomszky), города довольно регулярной застройки, но населенный, по преимуществу, татарами. Он стоит на берегах реки Томь (river Tomszky), и для его обороны устроен своего рода форт, в котором проживает областной воевода (the Voivode of the province) с четырьмястами солдатами и восемью сотнями казаков. Имя губернатора было Вильнев (Villeneuf), родом француз, подполковник на российской службе и в прошлом ссыльный. Он принял нас с человеколюбием и, по убедительной просьбе нашего проводника, позволил нам остаться в городе до 10 мая, чтобы переждать суровую сезонную непогоду, ибо в конце апреля и начале мая всегда чрезвычайно мокро.
Мы не так уж безрадостно провели время в Томске, поскольку татары, узнав от нашего проводника, что мы попали в плен, воюя в союзе с турками, сочли за религиозный долг помогать нам. Больше всех за меня переживал торговец соболями. Он предлагал мне бежать в Китай и был готов рискнуть сопровождать меня. Он рассказывал, что родился в орде Кантай, в местности Калказ (the hord of Kantay, in the country of Kalkaz), на границе Китая, и знает дорогу туда как свои пять пальцев. Я бы с радостью принял его предложение, кабы не остановила меня затруднительность, а то и вовсе невозможность путешествия за триста лье пешком. Прискорбное состояние, до которого меня довели мои раны, в полной мере убедили его в невозможности принятия мной его предложения. Тогда он щедро одарил меня, то ли от себя лично, то ли от всей татарской общины Томска, суммой больше девятисот рублей, каковую мы поделили меж собой и из которых намеревались сделать презент нашему проводнику. Но этот щедрый человек отказался принять хотя бы малый пустяк и заверил, что на Камчатке нам деньги очень пригодятся.