Zu Petersburg war indessen der hr. Kammerherr von Korff nicht dem Namen nach, sondern in der tat Praesident der Akademie geworden.
В Петербурге тем временем г-н камергер фон Корф стал уже не номинальным, а действительным президентом Академии.
Mit diesem vortrefflichen manne hatte ich seit der Ankunft des Hofes von Moskau persönliche Bekanntschaft geflogen. Er liess sich das beste unserer Gesellschaft, wie der Akademie überhaupt, mit äußerstem fleisse angelegen sein. Gmelin und ich waren kaum nach Irkuzk zurückgekommen, so empfanden wir von seiner Willfährigkeit die erste Wirkung, indem verschiedene Sachen daselbst auf uns warteten, die wir von unseren freunden, obgleich nur in Privatbriefen, verlangt hatten. Zu gleicher zeit erhielten wir von dem hrn. kammerherrn einen gemeinschaftlichen Brief an uns alle, dann er uns seine Ernennung zum Haupte der Akademie (denn so pflegte er sich mit dem französischen Worte zu nennen) zu wissen that, und uns zur einträchtigkeit unter einander ermahnte. Dieser Brief verdient nach dem original hier eingerückt zu werden. Hr. Justizrath Goldbach hat ihn geschrieben, welches man auch aus der schönen latinität Schließen würde, wenn es seine Handschrift nicht bekräftigte.
Also der Brief:
С этим прекрасным человеком я вёл знакомство с Москвы. Он был лучшим из нашего общества и вообще в Академии, с его удивительным прилежанием. Едва мы с Гмелином вернулись в Иркутск, как ощутили первые проявления его благосклонности: нас дожидались кой-какие нужные вещи, о которых мы просили друзей, но только в частных письмах. В то же время мы получили от г-на. камергера письмо общее ко всем нам, которым извещал нас о своем назначении на пост главы Академии (тут он традиционно использовал французский термин: academie), и призывал нас ладить друг с другом. Это письмо заслуживает быть помещенным ниже в оригинале. Его писал г-н юстиции советник Гольдбах, о чем можно было догадаться по прекрасной латыни, если бы авторство не подтверждал почерк.
Итак, письмо...
[*Здесь помещён результат моих собственных усилий перевести латынь советника Гольдбаха. - П.К. Ниже, в комментариях к посту, дан более верный перевод, любезно сделанный
philtrius]Итак, письмо:
Viri clarissimi.
Ut munere regendae academiae, quod Augusta nuper mihi imposuit, ex animi mei sententia defungar, non modo praesentium sodalium iunctis studiisque, sed vestro inprimis indefesso labore, vestris vigiliis, et, quod caput est, vestra concordia, mihi opus esse intelligo; igitur in itinere tantis casibus obnoxio et tam multis molestiis usque quaque circumscripto, si qua inter vos sunt dissidia, ea humanae conditionis memores aequo animo deponite, atque utilitati publicae condonate.
Светлейшие мужи.
Будучи назначен управлять Академией, каковую честь недавно возложила на меня Августейшая, я должен думать не только о здесь присутствующих коллегах, но и паче того о ваших неустанных трудах, ваших бодрствованиях, и, что главное, о вашем согласии; поскольку трудные и опасные обстоятельства вашего пути очень велики, что явствует из письменных отчетов, как и то, что между вами есть разногласия, каковые следует оставить, памятуя о человеческой природе ради пользы общего дела.
Quod ad vestra desiderata attinet, aegre ex tuis, clarissime Croyere, litteris, iam superiore anno datis, percepi, omnia instrumenta mathematica, quae apud te erant, pluviis et turbida tempestate valde depravata fuisse, ea vero tua et sociorum tuorum cura sie rursus emendata coniicio, ut observationibus, quas complures deinde instituisti, suffecerint, si quid autem vel instrumentorum vel cuiuscunque generis subsidiorum tibi adhuc desit, datis ad me litteris accurate exponas, planeque tibi persuadeas id negotium mihi curae futurum.
Что касается ваших бедствий, излитых в твоём, о светлейший Кройер, прошлогоднем письме, что многие имевшиеся у вас математические инструменты испорчены дождями и непогодой, то вообще-то это твоя забота и твоей команды исправлять их совместными усилиями, чтобы они стали пригодны для дальнейших обсерваций; если же, паче чаяния, либо инструментов, либо ещё каких средств всё же не хватает, подай мне письмо с подробным изложением, чего именно, и тем сподвигнешь меня на будущую заботу.
Quemadmodum vero diligentiam, quam in exquirendis et describendis tarn variis rebus adhibuistis, magnopere probo, vobisque totius societatis nomine gratias ago: ita vos omnes vehementer exhortor, ut quaecunque ad supremum senatum perscribetis, eorum exemplum etiam in vestris ad me litteris includatis, ne nobis vestra scripta aliunde repetere necesse sit, quod et minus decorum et laboriosum taediique plenum esse ipsi indicabitis; id enim quia adhuc facere neglexistis, in causa fuit, quam ob rem nulluni diarium ex toto quod confecistis itinere ad academiam perlatum sit, quod damnum ut prima data occasione resarciatis, vestri erit officii.
Поскольку однако трудолюбие, которое в исследованиях и описаниях различных предметов вы проявляете, весьма велико, то я благодарю вас от имени всего сообщества; но очень вас прошу: все описания, что вы посылаете в сенат, включая хотя бы и ваше письмо ко мне, не мы должны копировать, нам это и не пристало, и трудоемко, и вообще противно; и если вы до сих пор отлынивали это делать, то потому мне и пришлось идти и объясняться с Академией, совершенно истомлённой отсутствием ваших отчетов; исполнение этого долга остаётся за вами, как и первого.
In observationibus autem quae alicuius sunt momenti, observator collegas suos, si in eadem urbe commorentur, ad se invitabit, non modo ut testes observationi adsint, sed et ipsi etiam observatorem iuvent, methodo observandi assuescant, et praeterea si quid erroris vel negligentiae subesse videatur, amice admoneant.
Quae omnia ut iussu Imperatricis Augustae vobis significo, ita a vobis religiöse servatum iri minime dubito. Valete.
D. Petropoli d. 23 decembris st. v. 1734.
Korff.
При обсервациях же, каковые будут проводиться, обсерватор пусть пригласит к себе своих коллег, кто окажется с ним в одном городе, не только за тем, чтобы те присутствовали свидетелями обсервации, но и помогали бы и приглядывались, изучая методику, а кроме того примечали, и если вдруг увидят ошибку или небрежность, то дружески бы увещевали.
Все сказанное – от власти Августейшей Императрицы вам указ, посему у меня нет сомнений, что исполнять вы его будете по совести. Прощайте.
Из Петербурга 23 декабря, 1734.
Корф.
Was in diesem briefe von Streitigkeiten, die etwan unter uns sein möchten, und die wir um des gemeinen besten willen ablegen sollten, gesagt ist, das bezog sich auf Briefe, die Herr Gmelin und ich von Kasan und Tobolsk aus an den Presidenten von Keyserlingk und an einige Mitglieder der Akademie, unsere freunde, geschrieben und darin unsere Meinung über den hrn. La Croyere und desselben astronomische und andere Beobachtungen nicht als Kläger, die mit einander im streite lebten, sondern aus getreuer und wohlgegründeter Besorgniss, der Endzweck einer so wichtigen reise möchte, was ihn betraf, nicht erfüllet werden, einigermaßen geäussert hatten. Was wir in Petersburg von der unerfahrenheit und Nachlässigkeit des hrn. La Croyere, aus den fruchten seiner lappländischen reise gemuthmasset hatten, davon waren wir zu Kasan und Tobolsk durch eigene Erfahrung völliger überzeugt worden. Man behandelte aber die Sache zu Petersburg sehr glimpflich, indem einesteils die Akademie, welche den hrn. La Croyere bloss auf des hrn. De l'Isle wort zu der reise tüchtig erkannt hatte, selbst dabei nicht ohne schuld war, anderenteils hr. De l'Isle, der in gutem ansehn stand, seinen Bruder, bei darüber anzustellenden Beratschlagungen, kräftig vertreten konnte. Der Beschluß des Briefes schien nur darauf zu zielen, nach welchem bei wichtigen Beobachtungen der Beobachter seine Collagen dazu einladen sollte, nicht nur damit sie solche als zeugen bekräftigen konnten, sondern damit sie auch an die Beobachtungen selbst gewöhnt würden, um im falle, dass ein fehler, oder eine Nachlässigkeit vorginge, den Beobachter daran zu erinnern. Widerleget aber eben diese Verordnung nicht schon den argwöhn von Streitigkeiten oder Feindschaft? Ein zeuge, von dem einer Erinnerungen annehmen soll, muss doch wohl des andern freund sein, oder der andere wird immer ausfluchte genug finden, dem Zeugnisse und den Erinnerungen auszuweichen.
То, что сказано в этом письме о раздорах, которые могли бы возникнуть между нами и которые нам следовало бы оставить ради общего нашего блага, было ответом на письма, которые г-н Гмелин и я писали из Казани и Тобольска президенту Кейзерлингку и некоторым из наших друзей, членов Академии, и выражали в них свое мнение о г-не Ла Кройере и о его астрономических и прочих обсервациях – не как жалобщики и склочники, а из искреннего и вполне обоснованного беспокойства, что цели столь важной экспедиции по его вине не будут достигнуты. Еще в Петербурге, после поездки г-на Ла Кройера в Лапландию, мы подозревали о его невежестве и небрежности, теперь же, в Казани и Тобольске, мы убедились в этом на собственном опыте. Но в Петербурге к этому отнеслись весьма легкомысленно; с одной стороны, Академия, которая приняла г-на Ла Кройера только на основании слов г-на Делиля, в признание проделанного трудного пути, не виновата; с другой стороны, г-н Делиль, будучи на хорошем счету, сумел выгодно преподнести своего брата. Решение, сообщенное в письме, вероятно, имело только ту цель, чтобы каждый из нас, производя важные обсервации, должен был приглашать коллег, и не только затем, чтобы засвидетельствовать сам факт обсервации, но чтобы они начали понимать суть обсерваций и указали бы ему, буде случится, ошибку либо небрежность. Но не опровергает ли само это указание даже подозрения на раздор или разногласие? Свидетель-контролёр, который должен писать докладную, должен быть другом контролируемого, в ином случае тот всегда найдёт уловку, чтобы уклониться от присутствия свидетеля и докладных.
In der that hatte auch niemals auf der reise irgend ein Zwiespalt, oder streit zwischen uns und dem hrn. La Croyere stattgefunden, noch finden können, weil keiner von uns dazu geneigt war, und insonderheit hr. La Croyere alle Erinnerungen, die wir ihm freundschaftlich und mit höflichen Worten machten, willig annahm, oder anzunehmen schien. Wir konnten uns deshalb sicher in unserer Antwort an den Herrn v. Korff auf den hrn. La Croyere selbst berufen, und er bekräftigte unsere Verantwortung schriftlich, indem wir alles, was uns an ihm nicht gefallen hatte, umständlich anzeigten, ihn aber solches vor der absendung lesen Hessen, damit er in seinem Briefe dasjenige, was zu seiner Rechtfertigung diente, zugleich beibringen könnte. Dieses verfahren bewies vollends, dass keine Feindschaft unter uns herrschte. Niemals ist vielleicht ein gerichtshandel mit mehr kaltem blute und Billigkeit geführt worden. Gmelin und ich entgingen dadurch allem argwohne der Verleumdung; die Akademie aber und der hr. v. Korff konnten nun ein decisives Urteil fällen, ob und wie denen wider hrn. La Croyere angebrachten Beschwerden abzuhelfen sein möchte, als warum wir, weil wir einmal unsere Pflicht gethan, nicht weiter uns zu bekümmern Ursache hatten.
Фактически, между нами и г-ном Ла Кройером на протяжении всей поездки не было ни конфликтов, ни соперничества, и не могло быть, поскольку никто из нас не имел к этому склонности; в частности, Ла Кройер принимал все наши докладные благосклонно, учтиво и дружески, так по крайней мере казалось. Поэтому мы, конечно, могли ссылаться на г-на Ла Кройера в каждом нашем ответе господину фон Корфу, и он подтверждал письменно нашу добросовестность; в то же время он узнавал из этих писем все наши к нему претензии, чтобы дать им объяснения в своих письмах. Эти наши действия неопровержимо доказывают, что никакой вражды меж нами не было. Вероятно, никакой суд не мог быть более беспристрастен и справедлив. Таким образом я и г-н Гмелин избежали всякого подозрения в клевете; но теперь Академия и фон Корф могли вынести окончательный приговор, как удовлетворить жалобы на г-на Ла Кройера таким образом, чтобы мы, исполнив свой долг, больше не имели причины беспокоиться.
Der kürze wegen werden die gedachten Briefe, so merkwürdig, als sie auch sind, hier nicht wiederholt. Sie können, wenn es nötig ist, aus dem Konferenz-Archive auch eingerückt werden; die Sache aber kann ich ihrer folgen wegen nicht übergehen. Hr. La Croyere hat sich durch unsere klagen nicht gebessert, er ist auch nicht zurückberufen worden.
Was zur Bestimmung der längen und breiten solcher örter, wo es nötig war, geschehen ist, das ist von dem Feldmesser Krasilnikow geschehen. Die Akademie wollte unsere Gesellschaft noch mit einem astronomo vermehren und verschrieb zu dem ende den hrn. Libertus aus Berlin. Dieser mann aber wurde nicht von gehöriger geschicklichkeit befunden und war über dem von einem widrigen eigensinnigen Charakter. Man bemühte sich um einen andern, der wollte sich zu einer so weiten reise nicht entschließen.. Wir lernten indessen in Sibirien mit dem hrn. Krasilnikow allein zufrieden seyn, und seitdem geschähe, was geschehen konnte, ohne dass an eine bessere Verfügung weiter gedacht wurde.
Из сображений краткости упомянутые письма здесь не приводятся. При необходимости их можно найти в архивах Конференции; но я не могу не сказать о последствиях дела. Г-н Ла Кройер после наших жалоб к лучшему не переменился и отозван из экспедиции не был.
Что касается определения долготы и широты тех местностей, где это было необходимо, то все их выполнил геодезист Красильников. Академия хотела пополнить нашу команду ещё одним астрономом и послала наконец г-на Либертуса из Берлина. Но было сочтено, что квалификация этого человека недостаточна, а характер чересчур упрям. Была попытка привлечь и ещё одного, но тот отказался от такой дальней поездки. Мы же в Сибири понемногу научились обходиться одним Красильниковым и уже не думали о его замене на кого-либо получше.
Was die Verordnung anlangte, dass wir von allen unseren Beschreibungen und Beobachtungen, die wir an den Senat schickten, auch Abschriften an die Akademie schicken sollten, so konnte das nicht zur Erfüllung kommen, weil dazu in verschiedenen sprachen eigene Kopisten nöthig gewesen wären, die wir nicht hatten, und weil die bei uns befindlichen Studenten genug beschäftigt waren und in denen Wissenschaften, wozu wir sie bestimmten, gebraucht wurden. Bald darauf wurde auch die Forderung selbst zu Petersburg überflüssig, indem der regierende Senat alles, was von uns einkam, an die Akademie abliefern liess und damit, so lange unsere reise währte, fortgefahren hat.
Относительно распоряжения, чтобы мы посылали в Академию копии всех описаний и обсерваций, которые отправляли в Сенат, это распоряжение было невыполнимо, поскольку потребовались бы переводчики на разные языки а где их было взять, когда все наши студенты без того загружены и необходимы также в научных занятиях, что мы им поручили. Вскорости это требование потеряло актуальность, потому что Сенат стал всё присланное нами прямиком отправлять в Академию, и делал это в продолжение всей экспедиции.
Die abfertigung des Soldaten geschähe d. 9 december. Tages darauf erhielten wir einen Befehl aus der oberbergwerks-kanzellei zu Eatharinenburg vom 14 Oktober, wo in diesem jahre der wirkliche staatsrath Tatischtschew an stelle des General-Lieutenants von Hennin Oberbefehlshaber geworden war.
Es befremdete uns, aus einer kanzellei, der wir auf keinerlei weise unterworfen waren, einen Befehl zu empfangen. Alle kanzelleien in Sibirien hatten bisher durch promemorien mit uns correspondirt, und es ist auch nachgehends von allen also gehalten worden. Wir glaubten der Akademie nichts vergeben zu dürfen. Der Befehl war an uns alle gerichtet. Der Inhalt aber gieng eigentlich nur den hrn. Gmelin an; in dessen Namen beantwortete ich den Befehl in einem privatschreiben, das von ihm unterschrieben wurde. Bloss unser betragen in diesem unerwarteten falle zu rechtfertigen, will ich die Antwort, womit die Sache auch ihre endschaft erreicht hat, hier anführen.
An Herrn staatsrath Tatischtschew, in Antwort auf die aus der oberbergwerks-kanzellei an uns geschickte ukase.
Нам было странно получить указ от канцелярии, которой мы никак не подчинялись. Все канцелярии в Сибири прежде переписывались с нами посредством промеморий, да и впоследствии этот порядок не изменился. Мы подумали, что можем не сообщать Академии. Указ был адресован всем нам. Но содержание на самом деле касалось только г-на Гмелина, и я составил ответ от его имени в частном письме, которое он подписал. Чтобы оправдать наши действия в этой неожиданной ситуации, я хочу привести это письмо, которым дело закончилось.
«Господину действительному статскому советнику Татищеву, в ответ на указ, посланный нам главной горной канцелярией. ...
На этом увлекательное повествование Миллера прерываю, поскольку дальше не переводил.
Третьим постом на тему приложу портреты действующих лиц.